Я не раз проезжал в пассажирском вагоне.
Вот и речка, и гулкий некрашеный мост,
И у домика стрелочник на перегоне.
Так знакомо и всё же загадочно так,
Словно это со мной колесит по России.
Или я заблудился в бессчётных верстах
И кружу в заколдованном круге в бессилье.
Те же люди, как будто их водит слепой
Из деревни в деревню, из города в город,
То ли рай обещая за ближней горой,
То ль из мест уводя, где разруха и голод?
Эти лица угрюмые, эти глаза
Будто бродят за мной молчаливо, безвольно…
Снова те же овраги и те же леса,
И от мёртвых окон мне тоскливо и больно.
Неужель мы в заложниках горькой судьбы?
Отрешённо гадает ноябрь на ромашке.
И бегут, и бегут верстовые столбы…
Вот опять этот стрелочник в старой фуражке.
Пробуждение
Ещё снега неотвратимы,
Ещё весеннее тепло
Едва заметным волглым дымом
Струится робко над селом.
И на еланях не пробилась
Нетерпеливая трава,
Ещё черна лесов бескрылость,
Предельна неба синева.
Но там, где горбят буераки
Свои опавшие бока,
Затрепетали, словно флаги,
Ростки упрямого цветка.
В лесу, в застылой глухомани,
Где снег по-зимнему высок,
Вдруг сладким запахом поманит
В берёзах забродивший сок.
И там, где роща раскололась
По старой санной колее,
Уже звенит синичий голос,
В весну поверивший вполне.
А я всё жду ещё приметы,
Мне мало первого тепла,
Чтобы поверить, будто лето
Заря над лесом разожгла.
Воспоминание о реке Оскол
День отгремел грозою и ушёл.
Деревня спит.
Ни огонька в деревне.
Лишь слабый отблеск – символ жизни древней,
Костёр на берегу реки Оскол.
Переливаясь в Северский Донец,
Вода огнём задумчиво играет…
Кто у костра? Турист ли отдыхает,
Или уставший княжеский гонец?
Сойдя с ладьи, он высек из кремня
Очаг тепла и зыбкого приюта.
Болотный голубец заваривая круто,
Он не отводит взгляда от огня.
Глоток отвара завершит еду.
И сон короткий, как полёт кометы,
Прервёт гонец задолго до рассвета
И дальше, дальше понесёт беду.
Но спит пока медлительная Русь,
Спит в теремах и огнищах былинных.
Лишь мать склонилась над уснувшим сыном,
Предчувствуя всем сердцем смертный груз.
Лишь старый воин вышел на порог
И долго, долго в забытьи тревожном,
Культяпой кистью проводя по ножнам,
Всё смотрит неотрывно на восток.
Спокойна ночь.
Но догорел костёр
И горизонт взметнулся от пожара.
Гонец сгребает уголёчки жара,
Идёт к ладье и достаёт багор.
* * *
На русский холм в глухую ночь взойду.
Россия спит. Безвременье. Поруха.
И лишь Безверье – чёрная старуха
Сестёр скликает – Злобу и Беду.
Мелькнёт огонь,
Возникнет зов впотьмах.
Душа болит, и нету ей ответа.
Дай бог дожить хотя бы до рассвета,
До первой свечки в ангельских руках.
* * *
Вот и сподобился снегом январь.
Ветер над полем рассыпал тропарь,
Высветил небо на Святки.
Там, где угор огибает Тверца,
Вышли водить хоровод деревца.
Ели присели в присядке.
Нету на свете ни зла, ни беды.
Заячьи ровною стёжкой следы
Дробно легли на елани.
В шорохе каждом, в полёте крыла
Горним покоем пронизана мгла,
Вещими снами преданий.
Чистое поле. Ни троп. Ни дорог.
Жарким ознобом вздымается стог,
Памятью бабьего лета.
Светлая родина. Тёмная даль.
Пьёт не напьётся надежды печаль,
Чтобы успеть до рассвета.
* * *
В ту весну тяжело просыпались деревья,
То дождило, то снег возвращался в поля.
Старики говорили, что это знаменье —
От вражды и раздоров устала земля.
Невесёлые вести рождали тревогу,
Но не гасла надежда: авось пронесёт.
Как во все времена, уповали на Бога
Да ещё на присловье – и это пройдёт.
Каждый день я ходил посмотреть на берёзы.
