Но вот костер догорел, и «горизонт взметнулся от пожара». Гонец сгребает тлеющие угли, «идет к лодье и доста-ет багор»: оттолкнувшись от берега, по течению реки он «дальше понесет беду»…
А ведь в самом начале стихотворения автор, видя отблеск у речной воды, задается вопросом: «Кто у костра? Турист ли отдыхает, // Или уставший княжеский гонец?» И стягивает времена тем самым, напитывает древними приметами настоящий день. Мастерски прописывая де-тали, будто живописец, погруженный в историю, он соз-дает перед глазами читателя картину былого нашествия и словно говорит: общая на всех беда может быть пре-одолена лишь совместными усилиями.
В лирике Николая Беседина словарь, обнимающий собой традиционную предметность мира – семейную, крестьянскую, природную, воинскую, – составляет фун-дамент его стихотворной речи. Соединяясь с душевными коллизиями автора и публицистикой, этот словарь, будто якорь, удерживает поэта в пространстве важнейших тра-диционных понятий, которыми поверяются новые реа-лии.
В поэтической интонации Беседина есть ноты стис-нутого волей страдания – угадываются и безмерная печаль, и внутренние душевные скрепы, что все еще держат ее на полувздохе рыдания. Для русского жития это узнаваемое состояние. В нем затаенно присутствует вера в то, что сегодня все не кончается. А также сосредоточена сердечная надежда на Промысел и на милосердие Божьек мужественному, смиренному и терпеливому человеку.
И очнутся поля от сиротства, безверья и горя,И о верности отчей земле возгласят небеса.
Вячеслав ЛЮТЫЙ,
г. Воронеж
Ave!
Снег идёт, снег идёт, снег идёт.
Как вчера. Как сто лет. Как впервые.
Снова кто-то с надеждой поёт:
– Ave Мария!
От беды, от огня, от воды,
От всего, что терзает и ранит,
От всего, что оставит следы,
От всего, что следов не оставит,
Ты спаси, ты спаси, ты спаси!
Просят добрые люди и злые.
И вздымаются руки без сил:
– Ave Мария!
День за днём, от дорог до дорог,
Где добра и прощения мета,
Где упали не вдоль – поперёк,
Словно лезвия, полосы света,
О тебе, о тебе, о тебе
На воде, на земле, в небе синем,
О грядущем твоём, о судьбе:
– Ave Россия!
* * *
Есть в России такие места,
Что не тронуты словно бы временем.
Там над рощами властвует древняя,
Первозданная красота.
Над поляной шмели, как цари,
С медуницы летят к иван-чаю,
Там берёзы забвенье качают,
И звезда над осиной горит.
На листах, что трепещут едва,
Грань меж тенью и светом неясна.
Там зовёт неразгаданно властно
Неба добрая синева.
Сладок там малахитовый хмель
Трав, не знавших жестокости стали.
Там врачует заботы-печали,
Как знахарка, склонённая ель.
Ах, какая стоит тишина
В тех местах сокровенных России,
Словно рощу о чём-то спросили,
А ответа не знает она.
Братина
Говорила матушка:
– Жажда истомила.
Поднеси мне ковшичек влаги зоревой.
Вся душа измаялась,
Оскудела сила,
Заросла дороженька к солнцу лебедой.
К солнцу лебедой.
Собирал я матушке
Росы луговые,
Ковшичек серебряный полный подносил.
Не взяла, не выпила.
Губы ледяные,
Не открыла родная, как я ни просил.
Наливал я матушке
Из ключей подкаменных
В туесок берёзовый одолень-воды.
Не взяла, не выпила.
Жестом неприкаянным
Заслонилась милая, будто от беды.
Собирал по капле я
Из озёр немереных
Да из рек несчитаных, из морей нагих.
Не взяла, не выпила.
То ли кем не велено,
То ль печать заклятия на губах сухих.
И спросил я матушку:
– Чем душа утешится?
Подала мне братину:
– Людям отнеси.
