Да из рек несчитаных, из морей нагих.
Не взяла, не выпила.
То ли кем не велено,
То ль печать заклятия на губах сухих.
И спросил я матушку:
– Чем душа утешится?
Подала мне братину:
– Людям отнеси.
Что нальют, насыпят ли —
Всё приму я, грешница.
Мало ли наварено яства на Руси?
Яства на Руси.
И пошёл я с братиной
Долами да взгорками,
По деревням сгорбленным, умным городам…
И роняли жители
В чашу горе горькое,
Слёзы да пожарища с кровью пополам.
Приносили жители
Старые и малые,
Сирые и нищие – голод и позор.
Молча клали в братину
От надежд усталые,
От похмелья тёмные злобу и раздор.
Нёс её я полную
Неторопким шагом
По путям обратным, чтоб не расплескать.
В граде белокаменном
Бражная ватага
Кинула горсть золота: – Подавись ты, мать!
И поднёс я матушке.
Выпила, не охнула.
Прокричали вороны с четырёх сторон.
Но потом родимая,
Как травинка сохнула.
И стояла братина около икон.
Около икон.
В трудах и молитвах
Россия! Не бунта прошу, не мессию,
Не длани дающего, что не скудеют,
Россия, прошу у тебя не России,
Что русскую душу преданьями греет.
Не Девы Марии прощёное слово,
Не сбывшихся снов золотого пророчества…
Россия, прошу тебя снова и снова,
Как падшая дочь, возлюби одиночество.
Прощенья иль нового промысла ищешь
Под чуждыми звёздами храмов лукавых?
Иль ты разлюбила свои пепелища
И стона не слышишь церквей православных?
Как раненый зверь уползает от родичей
В немое пространство меж жизнью и смертью,
Так ты, истекая безверьем и горечью,
Отринь и врагов, и друзей милосердье.
Уйди в свои степи и дебри лесные,
Укройся в снега и дожди непролазно,
Воздвигни хоромы себе ледяные,
Упрячь свою добрую душу от сглаза.
И в этой купели за горним пределом,
Где бьёт родниковая влага живая,
Окрепни, Россия, душою и телом,
В трудах и молитвах себя обретая.
* * *
Я люблю ту великую, грешную,
Ту, ушедшую в вечность страну,
И за веру её сумасшедшую,
И за праведную вину.
Не просила у мира, не кланялась,
Берегла свою честь испокон.
И прости её, Боже, что каялась
Не у тех, к сожаленью, икон.
Было всё – упоенье победами,
Были всякие годы и дни,
Но над всеми смертями и бедами
Было что-то, что небу сродни.
И когда-нибудь праздные гости
Спросят новых вселенских святых:
– Что за звёзды горят на погосте?
И услышат:
– Молитесь за них.
* * *
Я жил в краю нечитаных газет,
Немых магнитофонов и транзисторов.
Шумела роща, лился тихий свет,
И пели птицы по утрам неистово.
Хозяйка приносила молоко
В каким-то чудом уцелевшей крынке.
И за рекой лежали высоко
Нетронутые плугами суглинки.
Здесь женщины ходили неспеша,
Мужчины никуда не торопились,
И даже два мордастых малыша,
Казалось, целый век в песке возились.
И всё во мне тогда пошло вразнос:
Душа обмякла, мельтешило тело,
И мысли поднялись в свой полный рост,
И совесть уговоров не хотела.
Я вдруг увидел, что вокруг живёт
Какой-то странный мир мильонолицый,
И в вечной непреложности забот
То умирает, то опять родится.
Что он меня не знает, я – его,
Хотя, наверно, никого нет ближе,
Как будто я ушёл так далеко,
Что ни его, ни сам себя не вижу.
Луга и рощи, взгорок за рекой,
Живые птахи, муравьи и твари…
Я знал, что этот мир всегда со мной,
Но вдруг впервые понял: а всегда ли?
А может быть, вся меньшая родня,
Мой дом земной пришли в противоречье
Со всем, что совершаю ныне я
Во имя и на благо человечье?
Я поклонился птахам и полям
И душу на смирение настроил.
Я подошёл к мордастым малышам
И из песка ковчег для них построил.
* * *
Мимо этих полей, мимо этих берёз
