В этот день было принято именно такое решение.
***
Шимон Тропп, родной брат Йоса Тропп, в этот вечер принимал у себя дорогого гостя. Шимон считал себя обычным портным, хотя давно забыл, когда последний раз в жизни брал иглу в руки. Он держал пару десятков ателье на Имперском холме и несколько сотен в городе. Его платья и костюмы отличались высоким качеством, хотя и не всегда поспевали за модой.
В небольшой комнате горело множество свечей, и жарко пылал камин. Даже в самый знойный день Шимон мерз, и у него ломило колени.
Дорогой гость, а это был Барнабо Висконти, сидел у небольшого стола, на который он уже накидал горстку золотых и еще продолжал отсчитывать монеты.
– Так мы договорились, господин Тропп, через неделю я забираю свои костюмы! Все должно быть пошито точь-в-точь как у диких. – говорил Барнабо.
Во дворе дома Шимона слуги разгружали с мулов большие тюки, забитые шкурами диких животных.
***
Еще перед началом спектакля, неоднократно встречаясь в фойе театра, ни Алек Васс, ни Стефан Писк, ни Джо Хеннеси не сказали друг другу ни слова! Они даже не поприветствовали друг друга! Узнав о страшной смерти Мартина Шатийона, которая за день обросла ужасными подробностями, все трое сильно перетрусили. Сверкая то тут, то там побитыми физиономиями и глазами, полными страха, они в каждом видели шпиона Висконти или наемного убийцу. Джо О’Нил о чем-то тихо перебрасывался редкими фразами со старым графом Дейс.
Генерал Алекс Мо и Молчаливый Гос вообще вели себя так, будто бы не знали друг друга, и в фойе они старались не встречаться.
За весь спектакль и после него несостоявшиеся заговорщики не проронили ни слова. Когда преставление окончилось, и слуги стали заносить в зал свечи, по установленному этикету первым покидал зал Император. Затем уезжали первые лица, и только потом всей остальной публике разрешалось вставать с мест.
Сегодня Императора не было. Все первые лица вышли на мрамор площадки перед театром. Многочисленные рабы, стоя на каждой ступени лестницы, покрытой красной дорожкой и вдоль всего фасада здания, держали над головой зажженные факелы. Носилки к началу дорожки подавали одни за другими. Специально для поездки в театр со всех носилок снимали палатки. Это делалось, чтобы народ мог видеть богатый костюм или платье и все ордена, и ленты важного седока.
Первым отъехал от театра Алек Васс. За ним, неспешно и важно уместив свой зад в кресле, Джо О’Нил. Тут произошла путаница. Кто-то ошибся и вместо носилок хранителя Двух ключей, подали носилки для хранителя Трех. Джо Хеннеси, ехидно посмеиваясь, побежал к своим носилкам. Стефан Писк побледнел от злости. Когда его носилки наконец подали, он приказал носильщикам бегом обогнать Хеннеси, который находился еще недалеко. Хеннеси заметил погоню и приказал своим рабам взять чуть левее по улице, чтобы помешать Писку протиснуться. Поравнявшись, их носилки сблизились так, что носильщики касались плечами друг друга. Вдруг Писк, держась за ручку кресла выбросил ногу в сторону Хеннеси, метя ему в живот. Хеннеси поймал ногу Писка и с силой ее дернул. Послышался треск – ручка кресла, в котором сидел Писк, сломалась, носилки ударились друг о друга, а носильщики сбились в кучу, после чего обе стороны рухнули в ее эпицентр. Хеннеси, не отпуская ногу Писка, даже упав на каменную площадь, выкручивал ему пятку. Писк остервенело молотил ручкой кресла по лысой голове Хеннеси. «Бей его!» – заорал Писк, и все носильщики вцепились друг в друга. Продолжалось это недолго. Подбежали гвардейцы и древками своих пик угомонили дерущихся. Вся голова Джо Хеннеси была в кровь разбита, но он все же сломал ногу ненавистному противнику.
