Ага. Разбежался.
― Твоей.
― Что?
― Твоей семьи. Не моей. Меня не впутывай. И да, мне абсолютно плевать, кого ты трахаешь. Все, что для меня имеет значение ― брошенная тобой мать, которой теперь приходится в одиночку отбиваться от грязных сплетен.
― Надо же. Впервые тебя заботит что-то, кроме себя. Жаль не по существу.
― И что это должно значить?
― То, что за своим эгоизмом ты никогда не видел дальше собственного носа. И очень удивишься, когда, наконец, до тебя снизойдет озарение, ― демонстративно пройдя мимо, отец оставляет меня одного в гостиной.
И вот такая хрень между нами была всегда. Сесть и поговорить нормально хоть раз? Еще чего, не дождешься. Только вечное недовольство, упреки и тупые вбросы из разряда: додумай сам.
Раздосадованный, поднимаюсь наверх в одну из отведенных мне гостевых спален, испытывая непреодолимое желание свалить отсюда к чертям собачьим. Очевидно же, что мне здесь места нет, как бы мачеха не верещала про: «наш дом ― это твой дом» и «тебе здесь всегда рады».
Наш дом.
Шустрая, однако. Времени зря не теряет, быстро взяла отца в оборот. Еще и ко мне пытается подмазаться, играя во всепонимание и добродушие. Лицемерие просто зашкаливающее.
Не стал бы принимать участия в этом цирке фриков, прямо сейчас запрыгнув в крошку и свалив на передержку к матери в осиротивше опустевший особняк, как планировал изначально, но эта фиолетоволосая...
Карина, значит.
Нет, ну это ж надо! Судьба настолько благосклонна, что сама направляет ее ко мне в руки. Разве что бантиком не перевязывает.
Сука. Какая же ирония: год тишины, и вот она, в шаговой доступности. Трындит с мамашей у себя. Причем долго трындит, пока та не уходит. По шагам слышно.
Несмотря на новый ремонт и звукоизоляцию, все вибрации ловятся без труда. Вот скрипнули петли, вот топот по ступеням, несколько минут тишины, а затем снова шлепанье босых пяток. Приглушенный стук и бубнеж. Видимо, кое-кто не вписался в косяк.
Выглядываю в коридор, замечая приоткрытую щель по диагонали от себя. Соблазн перебороть сложно, поэтому легким пинком заставляю дверь распахнуться настежь.
Кадр. Карина стоит посреди комнаты с стеклянной кружкой кофе, стискивая зубами бутерброд. На голове кривая гулька, вместо джинс безразмерная борцовка до колен. Или это должно называться платьем?
Неважно.
Самая прелесть в том, что под ним ничего нет. Это отлично видно благодаря широким вырезам.
― Чего надо? ― выплевывая бутер в руку, хмуро воззряется на меня она. ― Стучаться не учили?
― Лифчик надень, а то недостаточно грозно смотришься.
― Я в своей комнате. Хожу, в чем хочу.
Мельком бросаю взгляд на громоздящиеся баррикады коробок, приютившийся в углу мольберт и прислоненные к стене полотна. Эта тоже что ль из творческих? Похоже на правду, памятуя ее бесшабашность.
― Да не, чумичка. Я тебя огорчу: твоего тут ничего нет.
― Как и твоего.
Туше.
― Тоже верно, ― хмыкаю, переключаясь на стройные ножки. ― А раз так, полагаю, можно обойтись без дешевого церемониала. Так что не удивляйся, если я буду захаживать к тебе. Периодически. Ты ведь не забыла, на чем мы закончили в прошлый раз? Пришло время закрыть гештальт.
― Я думала, это пройденный этап.
― Шутишь? Должен же я получить хоть какое-то удовольствие от поездки! Но если будешь себя хорошо вести, и тебе перепадет чуток счастья, ― подмигнув, бросаю ей ехидно и возвращаюсь к себе.
Сегодня, так и быть, дам отсрочку, пусть обвыкнется с мыслью, что ловушка захлопнулась и слинять повторно уже не удастся, а вот завтра...
