Добравшись до нужного
здания, мы спускаемся в подвал. Здесь пахнет сыростью, зато сам зал
укомплектован как надо, и когда мы в него входим, то слышим обрывки разговоров,
звуки работающих тренажеров и голос тренера — мужик учит новичка держать удар. Они
заняли ринг и вовсю оттачивают одну из техник.
Заметив нас, тренер дает
своему ученику какие-то наставления, подзывает другого специалиста на подмену,
вручает ему боксерские лапы, а сам направляется к нам.
— Здорово, Петрович, —
говорит Гошан и протягивает ему руку. Тот жмет ее, но глаза, в которых легко
распознается злость, смотрят на меня.
— Здорово, — произносит
Петрович. — Опаздываешь.
— Так получилось, —
пожимает плечами Гошан. — Поставили еще одну пару.
Тренер несколько минут
молчит.
Петрович владеет этим
залом уже очень давно, его все в округе знают. Его много раз пытались выпереть
из этого подвала, но каким-то чудом он до сих пор держится. Несмотря на то, что
Петровичу уже за пятьдесят, выглядит он мощно: высоченный и непробиваемый.
Когда-то он и сам был боксером.
— Учеба, — вскоре выносит
он свой вердикт, — похвально. — Затем кивает головой в мою сторону и продолжает
говорить с моим другом, будто меня тут и вовсе нет. — Этот тут че делает?
Гошан в растерянности
оборачивается посмотреть на меня, затем возвращает свое внимание к тренеру.
— Да ладно тебе,
Петрович, — улыбчиво лебезит он, — кто старое помянет…
— Ты мне тут условия не
диктуй, салага, — оскалившись рявкает Петрович, — это еще пока мой зал, и если
я говорю, что отморозкам здесь не место, значит, нужно прислушаться. — Теперь
он обращается напрямую ко мне: — Топай подобру-поздорову. Дверь сам найдешь.
Он разворачивается, чтобы
уйти, но Гошан ловит его за предплечье и тормозит. Петрович обескураженно
смотрит на его пальцы, а затем поднимает недобрый взгляд на него самого.
— Петрович, — тише
обычного заговаривает мой друг, — ну будь ты человеком, прости пацана.
— Чего? — усмехается
тренер, скидывает с себя чужую руку и разворачивается к нам. — Он мне подвал
разнес, парням моим рожи ни за что начистил. Какое, на хрен, прости?! Да из-за
него о моем зале молва такая пошла, что никто сюда ходить не стал. Ты хоть
понимаешь какие это катастрофические убытки?
— Да брось, уже год
прошел, — не отступает Гошан, мне все это не нравится, но я не могу в их
разговор и слова вставить. — Он же потом помог все восстановить. Ну-у…
насколько это было возможно.
Вместо того, чтобы вновь что-то
ответить, Петрович просто машет на нас рукой и опять пытается уйти, не
собираясь тратить на нас драгоценное время.
— Да у него мама умерла
тогда, — выпаливает вдогонку Гошан.
Я его пришибу. Это уже
слишком.
— Замолкни, придурок, —
пихаю его я и разворачиваюсь к двери. — Я ухожу!
Тренер останавливается.
— Лёха, — кричит он,
заставляя меня застыть на месте, — это… правда?
Ненавижу все, что
происходит. Жалость нужна мне в последнюю очередь. Знаю, что с моей стороны
было слишком наивно полагаться на то, что Петрович все забыл и что я смогу
вернуться сюда как ни в чем не бывало, чтобы немного поколотить грушу. Окей,
его ответ я услышал с первого раза, но кто просил Гошана впрягаться? Он меня
сегодня в могилу свести хочет, рассказывая налево и направо факты о моей жизни
всем, кто встречается ему на пути?
— Нет, — громко заявляю
я, а потом, сцепив зубы, повержено признаюсь: — Да.
