– Я номер его телефона из записной книжки вычеркнула, – говорит Люська, – чтоб ни цифирьки…
– Из себя надо вычеркнуть.
– Из себя… – соглашается Люська. – По живому.
«Прибежала тут коза, растопырила глаза», – поёт Оленька. Она прыгает на одной ноге и смеётся.
– Во-во, и я глаза растопырила, вот и осталась у разбитого корыта, – говорит Люська.
Она моет посуду, склонившись над раковиной. Волосы её растрепались и свешиваются на лоб тёмными, некрасивыми сосульками.
– У разбитой раковины, – усмехается Рита.
– Никак водопроводчика не соберусь вызвать, – машет рукой Люська.
– Мужика в доме нет – одно слово.
– А у меня есть, а все равно всё обваливается!
– Дуры мы с тобой, дуры… – глаза у Люськи печальные, глубокие. – Ума нет – в аптеке не купишь.
На дворе вечер. За окнами темно и холодно. Фонари светятся тусклыми, жёлтыми пятнышками, создают иллюзию тепла и света. Стоит та пора поздней и слякотной осени, один вид которой порождает глухую тоску и безнадёжность.
Женщины недавно вернулись с работы. Покормили детей ужином, наскоро приготовленным из полуфабрикатов, купленных в обеденный перерыв. Теперь отдыхают, пьют чай из красных в белый горох блюдечек и судачат.
– Ларку недавно видела. Выглядит! – Люська закатывает глаза, что означает высшую степень восхищения. – У неё одних французских духов дома пять банок. И все разные. – Лицо у Люськи от горячего чая раскраснелось и блестит.
– И что в Ларке? Тряпки дорогие сними – ни кожи, ни рожи. А вот ведь…
– Ларка умная, – говорит Рита.
– Да не умная она, а практичная!
– Для женщины, считай, это одно и то же.
– Французских духов хочется! – Люся аккуратно расставляет чашки на полке. – Ужас как! Мои старые уже давно кончились.
– А мои и не начинались.
– А хочется…
В прихожей низким, простуженным голосом звонит телефон. Рита берёт трубку.
– Ритуль, – говорит Медведев. – Мы тут с Архангельским у прибора засиделись. Сейчас выезжаю.
Рита молчит.
– Ну что опять? – с досадой спрашивает Медведев.
– Ничего, – говорит Рита. – Оленька сильно кашляет, весь вечер бухала, а я её завтра в садик поведу.
– Возьми больничный, – сердится Медведев.
– А жить на что?
– Я у Архангельского десятку займу. До получки.
– Займи, – вяло говорит Рита и кладёт трубку.
Она возвращается на кухню.
– Твой? – поджимает губы Люська. – Он скоро с прибором на работе и спать будет. Что ты с ним видишь?
– Наверно, ничего, – говорит Рита.
Вид у неё усталый и подавленный.
– А Ларка, – продолжает Люська, – в кожаном пальто. Сапожки замшевые на шпильках. Английские, что ли?
Сама вся ухоженная – волосок к волоску. И французскими духами пахнет. Прямо облако вокруг неё.
Рита сидит на тонконогой табуретке, широко расставив ноги в стоптанных войлочных шлёпанцах, и медленно слизывает варенье с ложки.
– Ты на себя в зеркало посмотри. Мымра вылитая! Когда в парикмахерской последний раз была?
– Давно, – признаётся Рита.
– Давно… – передразнивает Ритину интонацию Люська. – А годы-то тю-тю! Прощай, молодость! Морщинки, килограммы лишние. Скоро никому не нужны будем. Если только внукам.
Рита улыбается невольно.
– Давай в театр сходим, – предлагает Люська, – И то развлечение.
