Царь неожиданно вспылил:
Ничего! Иди, спи! Раззевался тут… Раззява!
Терёшка в ухе пальцем покопался.
То есть, как это прикажете понять? Не ходить в подвал, в темницу?
Нет, я же сказал… – Царь отвернулся. – Исчезни с глаз долой!
Слуга улетучился – легкий, бесшумный, как тень. Тихохонько прикрывши дверь, он постоял за порогом, плечами пожал и зевнул. Вернулся к себе и прилёг на топчан, ладошки сделал «лодочкой» – под голову подсунул, блаженно жмурясь. А через минуту бедный слуга едва не рухнул на пол – царь снова дернул шёлковый шнурок, привязанный к колокольчику.
На этот раз Терентий вбежал в опочивальню, как на пожар.
Чего изволите?
Ты на какой подушке спишь?
Терентий растерянно хмыкнул, подумав: «Тут, пожалуй, поспишь!»
– Как «на какой»?.. На мягкой. Не камень же под голову толкать.
Царь помолчал, наблюдая, как слуга царапает висок. Пушинка от подушки, заблудившаяся в волосах, упала под ноги Терешки; он заметил, угрюмо поднял, покатал между пальцами, соображая, что ничего срочного не предвидится. Можно, стало быть, расслабиться, зевнуть.
– Принеси-ка мне подушку из заячьей шерсти! – приказал государь.
Зевком раскоряченный рот слуги так и остался – широкой дырой. Терентий спохватился – ладошкою прикрыл.
Заячья? Подушка? Не знаю, Ваша Свет…
Ты, однако, сам на ней храпишь! – Царь сверкнул сердитыми глазами. – Живо принеси! А то, клянусь короной, ты у меня дождёшься!
Не на шутку перепуганный Терентий засеменил, отбегая к порогу. За дверями остановился. Опять зевнул, пожал плечом.
– То корыто с водой принести, то подушку в корыте…
Он запалил фонарь, вошёл в хоромину, где пахло старой пылью, деревом и одеждами. Сундуки поблескивали медными обивками. Пудовые замки – в виде каких-то звериных оскаленных морд – висели на сундуках. Мышь проскользнула под ногами, пискнула. Терёшка замахнулся на неё… Качнувшийся фонарь потянул причудливые тени по углам, потолку… Терёшка огляделся и руку протянул. Погладил шубу – искорки из-под руки посыпались; того и гляди, чтоб не вспыхнуло пламя. Тут были всевозможные собольи меха. Лисье рыжее «золото». Потом Терёшка покопался в грудах шерсти, в её великом разнообразии: ангорская, верблюжья, баранья…
Крышка сундука, которую Терёшка приподнял, так противно заскрипела, что слуга поежился, крестясь: «Как гробовая крышка!» Он чихнул, едва не погасив огонь – фонарь стоял поблизости.
Подушка из заячьей шерсти хорошо помогает страдающим бессонницей. Так уверяет Звездочёт. Царь не очень-то верил, но делать нечего, надо попробовать.
Принимая подушку из рук Терентия, он спросил:
А это точно – заяц?
Да как сказать? – Слуга зевнул. – Не обдирал, не знаю. Я посмотрел шерстинки, вроде заяц.
Ой, гляди, а то лишь бы подсунуть…
Да заяц, заяц. Точно.
Святогрустный венценосец согласно покачал головой.
– Хорошо. Ну, спасибо, Терёшка. Ступай. Спокойной ночи.
Слуга обречённо вздохнул:
– Да уж какой там! Работаешь, работаешь не подкладая рук…
Оставшись один, Царь Государьевич сунул «зайца» под голову. Глаза закрыл. Затих. Но ненадолго. Поминутно он вертелся на кровати с боку на бок. Так вертелся, как будто не кровать, а сковородка, постепенно раскалявшаяся снизу. В конце концов, он нехотя поднялся. Поколотил подушку, помутузил, покряхтывая. Вспомнил Звездочёта и пробормотал:
– «Помогает, помогает заячья подушка!..» Да где же она помогает? Не спится, хоть тресни!
А потом он засмотрелся на какую-то яркую звездочку. И душа в нём словно бы стала наполняться этим ярким звездным светом – в груди становилось легко и просторно. Царь чему-то улыбнулся краешками губ. Глубокая морщина с переносицы ушла. Светло-соломенные брови разгладились.
