Он легонько помахал ей рукой и окликнул:
– Наше вам. Как вас зовут?
Рэй Линн не очень-то любила говорить с незнакомцами, но он улыбался довольно добродушно, этот высокий худощавый мужчина в приличном, чистом комбинезоне, выглаженной рубашке и соломенной шляпе. Вежливо ждал ответа, засунув руки в карманы, с улыбкой на лице. Терпеливый, видать. Она подошла поближе к забору.
– Рэй Линн.
– Рэй Линн? Надо же, какое красивое имя. Ну что ж, Рэй Линн, приятно познакомиться. Меня зовут Уоррен Кобб.
Она кивнула, и тут миссис Рэнкин закричала:
– Посетителей принимают у главного входа!
Рэй Линн повернулась, чтобы уйти, а Уоррен спросил:
– Часто вы здесь работаете?
– Почти каждый день, пока тепло стоит.
После этого он всякий раз, направляясь в город, стал подходить, чтобы перекинуться парой слов, и постепенно узнавал кое-что о ее прошлом, если это можно так назвать.
– Как ты оказалась в приюте?
– Подкинули. Совсем маленькой еще. К подгузнику был приколот клочок бумаги с именем.
Уоррен сказал:
– Может, так было лучше для тебя. Никогда не знаешь.
Она никогда не думала об этом в таком ключе, но видела, что он говорит серьезно. Потом Уоррен, если вдруг не заставал ее в огороде, начал оставлять маленькие подарки в укромном местечке, у столба забора. Ничего особенного, просто милые знаки внимания, показывающие, что он заходил, и вскоре Рэй Линн уже с нетерпением ждала их. Глянцевое ярко-красное яблоко. Изящный кружевной платочек – чистенький, беленький. Роза… Наконец Уоррен начал спрашивать – всегда по воскресеньям, – не выйдет ли она за него замуж. Не такого супруга она ждала: в ее представлении он мог бы быть помоложе. Коббу исполнилось сорок, и он был вдовец, но прошло несколько воскресений, и Рэй Линн стало даже нравиться, что он такой взрослый и положительный.
Когда листья начали желтеть и в воздухе уже веяло холодком, Рэй Линн наконец дала согласие. Как, почему – она сама не понимала. Может быть, дело было в постепенно крепнувшем чувстве, что она кому-то нужна. Мысль о собственной семье всегда казалась ей чем-то из области несбыточного, а теперь, с Уорреном, стала реальностью. Осенью, перед тем как осыпались последние пеканы, они поженились, и Рэй Линн переехала туда, где Кобб жил когда-то с семьей. Ее ничуть не огорчило, что дом оказался старым, что доски уже сделались белесыми от времени и что покрыт он был ржавой жестяной крышей. Это был ее первый настоящий дом. Как сказал Уоррен, про такие говорят: «сделан на прострел».
– Почему же так? – спросила она.
– Потому что, если выстрелить в переднюю дверь, пуля выйдет через заднюю и нигде не застрянет. Если все двери будут открыты.
Сразу за входной дверью начиналась гостиная. В следующей комнате была спальня, за ней – кухня с черным ходом, ведущим во двор, а еще чуть дальше – флигель. За домом стояли старый табачный амбар, коптильня и курятник, примыкающий к одной стороне большого амбара. Сколько ни искала Рэй Линн следы первого брака Уоррена, было очевидно, что Кобб уже давно живет один. Женской руки тут не хватало, судя по тому, какой беспорядок ее встретил. Возле кресла, в котором Уоррен читал по вечерам, громоздились стопки книг, а еще всевозможные газеты, банки со скипидаром, инструменты, тряпки, перепачканные чем попало, кучи грязных тарелок тут и там. Тарелки привлекли ее внимание. Они были молочного стекла, с бледно-голубой каемкой, и Рэй Линн подумала, что они могли принадлежать его первой жене, Иде Нейл Кобб.
