Опускался на землю большими хлопьями снег: такой, что дворники еле справлялись, очищая лобовое стекло машины.
Весь мир был объят этим, в крупных хлопьях, мокрым снегом. И, конечно, потом шел дождь.
Солнце скрылось. Не было Ильи, не было и Солнца.
Они прилетели: один – из Иркутска – из Сибири, другой – из Германии.
Не задумываясь, потому что место для всех мыслей в их головах освободилось, и его на одну минуту заняла умеющая только чувствовать и сострадать душа.
И каждый стоял, ни о чем не думая, а просто не жалея своего сердца, рвущегося на части от какой-то неизвестной и неизведанной еще острой боли – стоял и чувствовал… пустоту…
Зачем все это? Если нет Ильи? Нет, не может быть, чтобы «все» это было все, а потом – ничего.
Конец?
Тогда все это зачем? Вся эта «жизнь» тогда, зачем?
Каждый помнил только об одном – о своем Илье. Каждый видел своего Илью.
И опять – рядом со мной.
Момент истины – это вот этот момент, когда не допускается даже крупицы фальши, потому что рядом Илья: и нет фальши вокруг, потому что ее нет в душе… когда ЕСТЬ Илья……
И я продолжаю повесть.
Далее у Ильи был Улан-Батор и Сингапур.
Нет ничего вечного, и в ту же секунду: ВСЕ – вечно. Если это не так, тогда объясните мне: где начало и где конец этого МИРА. И когда я говорю: ничто не имеет значения, – я ошибаюсь, потому что ВСЕ имеет значение…
Пора отрочества – это череда влюбленностей или бесконечная любовь «с первого взгляда» – ведь внешность заманчива, а тебе 16!
С присущей тонким натурам прозорливостью Илья понимал, что все пройдет и страсти улягутся, поэтому в его мире все будет по-другому. И он готовит себя к совершенно другой жизни, четко зная, кем и каким хочет стать.
Образ отца, крупного успешного бизнесмена и известного политика к тому же, не давал покоя. Но юность требовала своего, и он с также присущей ему страстностью отдавался ее требованиям, поэтому назвать Илью просто послушным ребенком, с которым у родителей не бывает проблем (такие дети – зависимые жертвы в будущем) нельзя по определению. Здесь другие дефиниции.
Просто этот мальчик всегда оказывался способным объяснить и чудесным образом (философически) трактовать свои поступки. И нам, как и в случае с Татьяной Николаевной, классной руководительницей, ничего не оставалось, кроме как все принимать за чистую монету, и все ему прощать, или почти все.
Случаев, из ряда вон выходящих, связанных со становлением личности Ильи в подростковый период у нас хватало. И если рассказывать все, то их перечень займет половину романа.
Юноша взрослеет – это значит, к нему приходит любовь. Пора школьной любви у большинства подростков – это святое и, наверняка, она осталась в памяти у Ильи навсегда тоже.
(И вот теперь кто хочет, тот пусть и думает, что именно «она» – его первая любовь)
Но Илья, к счастью, обладал аналитическими способностями и рассуждал, тем более, будучи целеустремленным, здраво. Трагедий на этой почве (что не редкость) подобной Ромео и Джульетты, например, у нас не предполагалось. И не было.
– Илья, если я тебя спрошу, о чем пьеса «Ромео и Джульетта»? – что ты мне ответишь?
– О любви, – автоматически отвечал Илья. А кто бы ответил иначе.
– А вот и нет, это – единственно возможный неправильный ответ, потому что, конечно, как произведение гениальное, «Ромео и Джульетта» – обо всем; и только любви нет в этом явлении искусства; и это не эталон любви, как все считают, а пьеса – о несчастных подростках и глупых, незрелых взрослых всего лишь.
