Сын Петра. Том 3. Шведский стол - страница 35



Понятное дело, этот уровень, по мнению самого Алексея, был смехотворен в основном. Но встречались и исключения. Например, Василий Голицын был образован на очень хорошем мировом уровне. Он бы и в Европе таковым считался. К счастью, этот бывший сподвижник Софьи не влез в заговор, хотя и крутился вокруг…

В других социальных группах с этим вопросом все обстояло сильно хуже. Критически хуже. Дворяне в основной своей массе не умели читать и писать. Бо́льшая часть священников тоже. Ремесленники находились в еще более печальном положении.

Купцы считали и писали хорошо. Но сверх того нередко плыли. Да и их мало было. С заводчиками дела обстояли лучше, но имелось их буквально наперечет.

Крестьяне? Не смешно.

И ничего удивительного в такой ситуации не было. Церковных или каких-то иных школ попросту не было. Во всяком случае, в сколько-нибудь значимом количестве. Обучение грамоте и счету в основном шло в частном порядке. Даже в монастырях.

Да, учредили при Алексее Михайловиче Заиконоспасскую школу, которую позже превратили в Славяно-греко-латинскую академию, а потом силами царевича и Лейбница – в Московский университет вполне современного типа. Ну и Академию наук учредили, больше фиктивную покамест. Сверх того, царевич сумел организовать с десяток разных начальных школ, в основном для рабочих.

Однако этого было совершенно недостаточно.

И высшая аристократия в тех условиях совмещала в себе функции не только властной элиты, но и образованного класса. Крайне дефицитного для России образованного класса. Устрой он эту резню – и все. Сам, своими же руками избавит страну от львиной доли образованных людей. Остальная же часть его будет истово ненавидеть и прикладывать все усилия для ликвидации…


Переломить эту ситуацию ни за год, ни за десять реальным не виделось. Требовалось создать сотни, тысячи начальных школ. Какое-то количество средних. С тем, чтобы наполнить факультеты Московского университета, так сказать, разночинцами. А потом их прогнать через мал-мало значимый опыт управления… По самым скромным прикидкам, раньше 1720–1730-х никакой замены этой высшей аристократии ему просто не подготовить. Даже если прикладывать все силы. В идеальных условиях…

А ведь рано или поздно они догадаются… а ведь если это делать особенно рьяно, форсируя события, то высшая аристократия начнет не менее отчаянно этому противодействовать…


Убить их хотелось всех.

Очень.

Ну почти всех.

Однако Алексей сумел взять в руки первые эмоциональные позывы. И сел думать – как разрулить ситуацию. Убивать было нельзя, во всяком случае, устраивать резню. Спускать – тоже.

Одно радовало – все эти заговорщики не имели промеж себя единства. На какой-то момент Шуйские, как знамя, их стали объединять. Но их смерть опять привела к распаду заговора на фракционные течения. И теперь они вновь представляли собой классику из басни Крылова о лебеди, раке и щуке…


Постучались в дверь.

– Войдите.

Заглянул слуга.

– Алексей Петрович, ты просил сообщить, когда люди соберутся.

– Народ уже для разврата собрался?

– Что, прости? – удивился слуга.

– Да так, шучу. Хорошо. Спасибо. Ступай.

Дверь закрылась.

Царевич сложил бумаги, с которыми работал, в папку. Убрал ее вместе с двумя другими, лежащими у него на столе, в железный шкаф. Здоровенный такой. Тяжеленный. Технически несгораемый, потому что имел внутренний корпус, который отделялся от основного трехдюймовым слоем песка. Так-то сгореть содержимое могло. В теории. Но обычный пожар вряд ли ему был угрозой.