За отцом следует сын – поможет в поле, будет бросать зерна в ямки, глядишь, все дело быстрее пойдет. В руках у Рашида сумка, но в ней всего два сискала да щепоть соли: чего нет, того не возьмешь. В поле можно еще и крапивы нарвать: там она посочнее да и почище, чем под плетнем.
Хасан тоже выехал в поле: хоть мал, а хозяин. Возраст – не помеха, была бы лошадь.
Они с Исмаалом договорились пахать с Товмарзой, братом Сями и Элмарзы.
Товмарза поначалу заартачился.
– Да какая же это лошадь? – развел он руками, увидев у своих ворот мерина Хасана. – Шкура, натянутая на жерди, да и только!
– Поимей совесть, Товмарза, не куражься над сиротами, – пристыдил Исмаал.
Хасан хотел было от обиды повернуть назад, да удержался. Куда подашься без плуга. В селе он есть не у каждого. Элмарза дает им свой, а они за это должны вспахать и его десятину.
Всю дорогу не унимался Товмарза.
– Нно, кляча! – покрикивал он. – Она едва тащит, как же пахать-то будет?
– Еще как будет, – отрезал Исмаал, – получше твоей. Я в прошлом году пахал на ней, знаю.
– Посмотрим…
Едва перебрались через Согап-ров, увидели вдали мужчину и мальчика. Мужчина с палкой в руках, а мальчик помахивает то ли сумкой, то ли узелком каким-то.
– Сдается мне, это Гойберд, – сказал Исмаал, – походка его.
– А с чего бы он с такой большой палкой? – хихикнул Товмарза.
Хасан знал, что в руках у Гойберда не палка, но разговаривать с Товмарзой не хотел.
Скоро они нагнали пешеходов. Это и правда были Гойберд с Рашидом.
– Эй вы, идите забирайтесь на арбу, – великодушно разрешил Товмарза.
– Благодарим. Мы пешком дойдем, – ответил Гойберд.
– Что ж, тебе не привыкать.
– Ты прав, Товмарза. Мне не привыкать. А что делать? Так уж устроен этот мир: одному в нем легко, а другому трудно.
– Ладно, Гойберд, не сердись ты на этого зубоскала. Идите садитесь.
Исмаал подвинулся, освободил возле себя место. Гойберд, за ним и Рашид быстро влезли на арбу.
– А для чего тебе этот кол? – не унимался Товмарза.
– Ты ведь не вчера родился, должен бы знать, для чего. Буду под кол кукурузу сеять.
– Надо же! До чего только люди не додумаются, – усмехнулся Товмарза.
– Додумаешься, – вздохнул Гойберд, – лошади у меня в хозяйстве нет, а жить надо.
– Да какая с такого посева кукуруза?
– Осенью посмотришь. Оно правда, потрудиться придется из рядно, но без труда и на вспаханном поле не много возьмешь.
Некоторое время ехали молча. Но Товмарзу ненадолго хватило.
– Подгони свою клячу, малыш, – высокомерно бросил он сидевшему рядом Хасану, – таким шагом мы и к полудню не доедем до места.
Мерин и правда еле плетется. Хасан злится на него: из-за проклятого столько насмешек наслушался. Мальчик хлещет коня почем зря, заодно и второго подхлестывает, хотя тот вовсе не при чем: он бы с радостью пошел быстрее, не будь у него в паре такая развалина.
– Ей бы горячую картофелину подать, вот бы рванула, – хихикнул Товмарза.
– Какую еще картофелину? – удивленно посмотрел на него Исмаал.
– Атакую. Не слыхал, чего сотворил пучеглазый Гайри? Он вез из Мочко-Юрта картофель, лошадь еле плелась, как ни подгонял ее, – не лучше этой, последний год доживала. Уже темнело, а Гайри еще только из Верхних Ачалуков выехал. Прут об нее обломал, а толку чуть. Тогда он остановил арбу, собрал сухой придорожный бурьян, разжег костер и бросил в огонь две-три картофелины.
– Зачем? – спросил Гойберд.
– Потерпи, узнаешь. Слушай дальше. Когда картофелины здорово раскалились, он вытащил их, сел на арбу, взял в руки вожжи и засунул одну картофелину под хвост лошади. Надо было видеть, как она рванула с места, прижимая хвостом картофелину, словно боялась потерять ее. Говорят, ни разу не остановилась до самого Гайрбек-Юрта.
