Громила сидел на своей кровати, свесив на пол мощные, как дубовые стволы, ноги, и лениво почёсывал в вырезе куртки, надетой на голое тело, волосатую грудь. Выглядел йенни, на зависть мне, свежо и бодро. На зависть: потому что обо мне невозможно было сказать то же самое.
- Если ты хочешь знать, как мне спалось, – начала отвечать я, с трудом сдерживая злость, – то вот тебе мой ответ. Отвратительно. Чудовищно. Такого сна и заклятому врагу не пожелаешь. И всё это из-за тебя, страшилище ты неотёсанное! Образина! Циклопище! Полифем! Квазимодо! Франкенштейн!
Меня понесло – я сама удивлялась той скорости, с которой мой язык успевал озвучить всё то, что возникало в памяти. И даже когда поток оскорблений, адресованных Перевозчику, казалось, иссяк, я закончила своё «выступление» неожиданно всплывшей из школьной программы по русской литературе фразой:
- «Чудище было обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй»*.
Вряд ли йенни было знакомо хотя бы одно слово из моей гневной речи. Ну, разве только «страшилище»... Все остальные считались культурным достоянием того мира, из которого я прибыла, и их значение оставалось понятным только мне самой. Но, наверное, это и к лучшему...
К моему вящему удивлению, даже на слово «страшилище» Перевозчик нисколько не обиделся. Напротив, оно его почему-то рассмешило.
- Аха-ха! Страшилище! Неотёсанное! Так меня ещё никто не называл!
От громовых раскатов его смеха в окошке задрожали стёкла.
А я подумала, что просто этим утром йенни проснулся в превосходном настроении.
- Ты помнишь, как ударил меня ночью? – сердито спросила я, прервав его веселье.
- Нет, ничего такого я не припоминаю, – ответил Перевозчик, и по выражению его лица, по интонации его голоса я поняла, что он не врёт.
Тогда мне пришлось вкратце рассказать ему о ночном происшествии, поверив в то, что он причинил мне боль не намеренно. Как он потом сам объяснил, причина его бурной реакции на моё прикосновение была в приснившемся ему кошмаре. Как раз в тот момент, когда я пыталась его разбудить, ему во сне привиделась убитая им в лесу Бдирах-ха, из зубов которой он собирался собрать ожерелье. Оберег от заклятия Злыдни.
- Я защищался, понимаешь? А ты попала, как говорится, под горячую руку, – подытожил обсуждение события прошедшей ночи Перевозчик и встал с кровати, на что та ответила громким обиженным скрипом.
Когда мы спустились в обеденный зал таверны, никого из вчерашних посетителей там уже не было.
Зато нас ждал сытный завтрак: омлет и некое запечённое в продолговатой керамической форме блюдо, странно похожее на популярный в британской кухне хлебный пудинг. От блюда исходил узнаваемый аромат тёртого мускатного ореха, ванили и клубничного варенья. Хлебные слои были густо пропитаны сливочным маслом, верхний же был намазан вареньем. Объедение!
Я набросилась на завтрак с такой жадностью, что глотала куски, едва пережёвывая. Мне всё казалось, что даже такая огромная порция (рассчитанная скорее на меня-Анфису, но вряд ли на миниатюрную эльбу) не способна утолить мой зверский голод.
Аппетиту Перевозчика тоже можно было позавидовать. Хотя он, в отличие от меня, накануне неплохо отужинал. Со стороны могло показаться, что мы с ним соревнуемся: кто быстрее поглотит предложенное нам количество пищи. Учитывая то, что рот у йенни по своим размерам и степени его прожорливости ничуть не уступал пасти крокодила, победа в подобном состязании априори не могла достаться кому-либо другому.
