Ментально меня сгибает пополам. Рыдания разрывают грудь. Знаю, что не должно так быть. Не должна я чувствовать боль от его безразличных слов. Я поломала наш воздушный замок, а он снёс его окончательно. Но почему же мне хочется плакать и кричать?
Опускаю голову, скрывая влагу в глазах. Я взрослая и сильная женщина. Столько всего уже перенесла, что сейчас должно быть пофигу. Но нет. Нет! Не пофигу! Я хочу почувствовать его! Хочу вернуть!
– Мама!! – громкий крик, всплеск воды и плач сына.
Забыв обо всём на свете, бегу в ванную. Мирон ревёт, растирая мыльными кулачками глаза.
– Господи, сейчас, малыш. Потерпи. – падаю на колени и включаю холодную проточную воду. Подтаскиваю к крану плачущего сына и промываю глазки. – Скоро пройдёт, мой хороший. Скоро полегчает. – приговариваю, вытаскивая из ванной и закутывая в большое голубое полотенце.
Прижимаю голову к плечу, покачивая, как когда был совсем маленьким. Он продолжает тихо плакать.
– Больно, мамочка. – всхлипывает жалостно. – Очень-очень больно.
– Знаю, малыш. Давай ещё промоем.
Опускаю на ноги и осторожно протираю водой глазки. Меня трусит так сильно, что зубы стучат. Из глаз у самой катятся слёзы. Не справляюсь, когда моему Солнышку больно. Поднимаясь с сыном на руках, поскальзываюсь на разлитой по мраморной плитке воде. Придавливаю сына плотнее. В голове мелькает одна мысль: только бы он не ударился.
Но упасть я не успеваю. Быстрый, мощный рывок и крепкие руки, удерживающие меня за поясницу и лопатки. Распахиваю в ужасе глаза, сталкиваясь с чёрной бездной глаз Андрея. Мирон зажат между нами, как единственное препятствие. Резко дёргаюсь назад, стараясь держать сынишку подальше, но нога опять отъезжает. Дикий снова удерживает. Мне хочется сквозь землю от своей неуклюжести провалиться. Особенно когда Андрей высекает:
– На ногах сначала стоять научись, а потом детей рожай. – моё лицо вспыхивает от стыда и злости. Открываю рот, чтобы ответить, что для начала ему стоило бы научиться предохраняться, но сразу прикусываю язык. – Мать, твою мать. – цедит беззвучно, но агрессивно.
От обиды опять хочется плакать. Кричать, драться и царапаться. Но я взрослая, уравновешенная женщина, которая не может себе этого позволить. Особенно при сыне.
– Руки убери. – шиплю, как только понимаю, что твёрдо стою на ногах.
– А то мне большое удовольствие тебя трогать. – грубо режет Андрей, показательно вытирая ладони о джинсы.
– Мама, кто это? – шелестит заинтересованно Мирон, указывая пальчиком на мужчину.
Сердце проваливается в пятки, когда они внимательно разглядывают друг друга.
Он сейчас всё поймёт. Но сына не получит. Он от него отказался. Мирон только мой сын, мой мальчик. И ничей больше.
– Папин друг. – выталкиваю ядовито, глядя в глаза Андрею.
В них мелькает эмоция, которую я очень хорошо помню. И от его боли самой охота заскулить в голос. Но вместо этого я прохожу мимо, отвернув сынишку от него.
Иду в детскую, но дверь закрыть не могу – на руках Мирон. Усаживаюсь с ним на кровать в виде машины и долго глажу, утешаю тихими, ласковыми словами, изо всех сил стараясь не думать о том, что Андрей, как грёбанный хозяин, стоит в дверях, прислонившись плечом к косяку и скрестив ноги. Поза расслабленная, предназначенная показать, что ему насрать на всё. Но я замечаю, как напряжена его челюсть. Спина горит в тех местах, где касались его руки. Мне хочется скинуть халат и убедиться, что он не прожжён.
