Мирон, наконец, успокаивается и начинает зевать. Перекладываю его на подушку и подтягиваю плед. Целуя в лоб, крепко зажмуриваюсь. Ощущаю его тяжёлый, давящий взгляд на спине. Стараюсь закрыть собой сына. Мне охота самой лечь рядом с ним, свернуться калачиком и выплакаться как следует. Это желание такое сильное, что приходится кусать губы. Горло подпирает ком. Ещё немного и не сдержусь.
Рывком поворачиваюсь к Дикому и требую шёпотом:
– Выйди отсюда. Я пытаюсь Мирона уложить. Что за маньячество стоять и таращиться?
Его бездна вспыхивает. Желваки проходят под кожей. Челюсти смыкаются так крепко, что, клянусь, слышу скрежет его зубов. Андрей выпрямляется и идёт к нам. Смотрит мне в лицо, наклоняется. Бросает пренебрежительный взгляд на уснувшего сына и сдавливает пальцами мой подбородок, не давая отвернуться. Я тоже стискиваю челюсти и выдерживаю смертельный контакт.
– Сука ты, Кристина, последняя. Назвала чужого сына именем, которым я хотел назвать нашего.
Глава 9
Самые глубокие раны оставляют те, кто подарил самое большое счастье
Вытираю слёзы, но меньше их не становится. Казалось бы, давно уже смирилась с тем, что Андрей отказался от сына. Отправил то сообщение и заблокировал меня. Я думала над тем, чтобы связаться с ним через родных, но поняла, что он решил идти дальше. Наши дороги разошлись. Только папа и родители Паши знают правду о Мироне. Я давно привыкла к тому, что его считают Пашкиным сыном. К сожалению, родному он не нужен был. Но когда он бросил это обвинение мне в лицо, едва сдержалась и не прокричала, что назвала так сына именно потому, что этого хотел Андрей. Я не злилась на него. Всё произошедшее напрочь выжгло во мне эгоизм. Понимала, что отпустил. А сама не смогла.
Нащупываю на цепочке кольцо и сдавливаю его в ладони. Господи, ну почему я не смогла забыть? Я так больно ему сделала. До сих пор вина убивает. Сколько раз убеждала себя, что всё правильно сделала: его защитила, семью Диких, сына нашего.
– Так было надо. Всё правильно. Он имеет право злиться. Пусть. Выстою. Ради своего Солнышка. – шепчу, дёргано стирая влагу с лица.
Поднимаюсь по стеночке и умываюсь. Убираю волосы за уши. Дышу глубоко и часто. Смотрю в зеркало, а вижу там перепуганную до чёртиков девчонку, что ревела ночами напролёт, понимая, что больше никогда не увидит любимого, не обнимет, не поцелует и даже голоса его не услышит. А сейчас…
Мамочки… То, что происходит сейчас – это какой-то кошмар! Я его вижу, слышу, чувствую, но не могу сделать ничего из того, о чём грезила ночами. Андрей так изменился. Даже не верится, что это тот самый парень, что заделал мне ребёнка в кабинете своего генерала. Холодный, отстранённый, жёсткий, грубый, злой. Почему-то я не сомневаюсь, что именно я сделала его таким.
Но сейчас я должна отбросить все эмоции. Там спит мой сын, а совсем рядом его отец. Буквально в соседней комнате. Если бы он тогда дал мне шанс объяснить, я бы уехала с ним на край света, спрятались бы там и растили сына. Но уже поздно. Время назад не отмотать. Ничего нельзя изменить.
Подбираюсь, вскидываю подбородок и выхожу из ванной. И да, трушу, свернув в сторону от кухни к комнате Мирона. Застываю, зажав рот ладонью, когда вижу Дикого, сидящего на краю кровати и разглядывающего его. Хочу броситься к нему, но не решаюсь.
– Оставь моего ребёнка в покое. – требую дрожащим голосом. Андрей поворачивается. Лучше бы я не видела его глаз. Вгоняю ногти в ладони и сиплю: – Он тебе не обезьянка в цирке. Я просила подождать на кухне.
