– Всё было не так, Андрей. – выдавливаю, не отводя от него взора.
– Ебаться с нами обоими тебе ничего не мешало, а признаться в этом слабо? – агрессивно бомбит он. Неожиданно быстро толкается ближе и хрипит мне в рот: – Давай по-быстрому. Макей ничего не узнает, как не знал я. – вжимается твёрдой эрекцией в живот до болезненных импульсов. – Если ты не признаешься, что ебалась с ним, то, клянусь, я тебя силой возьму.
Его рот атакует мои губы. Грубо, без ласки, требовательно. Кручу головой, уворачиваясь. Он недовольно отодвигается.
– Признаться? – вскрикиваю, мгновенно придя в себя. Собираю всю силу и вкладываю в руки, отталкивая его. Отлетаю в другой край кухни и выплёскиваю свою боль в ответ: – Я признаюсь, Андрей. Признаюсь, что это уже давно не твоё дело. А теперь исчезни из моего дома и не приближайся к нам.
Указываю пальцем на дверь. Слёзы опять на глаза наворачиваются. Еле-еле не даю им пролиться. Живот болит от животного возбуждения. И в груди очень сильно болит от его калечащих слов.
– И как я мог любить такую лицемерную дрянь? – безжалостно добивает он.
Морщится так, будто лимон сожрал. Передёргивает плечами, кажется, от омерзения.
Я просто хочу, чтобы он ушёл сейчас. Оставил меня в покое. Дал собрать осколки своего сердца и найти силы подняться утром с постели и улыбнуться сыночку. И я тоже запускаю очередь боевых.
– Хорошо, что в прошедшем времени. – рассекаю спокойно, хладнокровно, едко. – Не хватало ещё, чтобы ты за женой друга ухлёстывал.
Всё же не так сильно он изменился. Это не по самолюбию удар, а по чести, с которой он живёт.
– Не признаешься, значит?! – рявкает он, делая выпад в мою сторону. Отскакиваю, ударяясь бедром об угол стола, но боли не ощущаю. Огибаю его, но не убегаю. Разворачиваюсь и смотрю ему в глаза. Он прищуривается, медленно наступая. Опять короткие сантиметры пространства. Вязкость его бешенства и ненависти впитываю кожей. – Пытаешься остановить меня тем, чем убивала, Макеева?
Вздрагиваю каждой клеточкой тела. Ни взгляда его больше выдержать не могу, ни давления. Ломаюсь внутри, сдаюсь и обрушиваюсь, прошептав:
– Можешь делать что угодно со мной, но не при сыне. – взгляд в глаза. – Ненавидишь меня? Я понимаю. Но Мирон ни в чём не виноват. – и пусть он написал, что ничего не хочет знать. Неважно. Сама подаюсь к нему навстречу, прижав ладонь к левой стороне грудины. Боже, я помню, как оно стучало раньше. Оно отзывается. – Андрей. – выдыхаю, подвернув губы. Роняю веки. Так хочется, чтобы обнял. Знаю, что не будет этого, но представляю, что делает это. – Андрей, Мирон…
– Не смей. Меня. Трогать. – цедит он, отшатываясь назад. – Только чтобы ещё разок тебя поиметь, я готов был стерпеть.
Лучше бы он ударил. Честно. Не причинило бы столько боли.
Свесив вниз голову, скрываю за копной волос катящиеся по щекам слёзы и прохожу мимо него. Сразу за дверью сталкиваюсь с Пашкой. Он мгновенно оценивает моё состояние.
– Что он сделал? – цедит, переведя взгляд на кухню.
Качаю головой, мол, ничего ужасного, и плетусь в комнату к Солнышку. Прикрываю дверь, не желая ничего слышать. Опускаюсь на колени перед кроваткой. Рассматриваю уменьшенную копию Андрея Дикого. Сколько бы иголок этот мужчина не вонзил мне в сердце, оно всё равно будет любить.
– Как он мог не заметить, что ты его сыночек? – спрашиваю беззвучно, приглаживая смоляные кудряшки. – Как мог не захотеть тебя? Не бойся, малыш, у тебя всегда буду я. Всегда пожалею и обниму. Я люблю тебя.
