– Ты совсем офигел пялиться?
– А нехрен сиськами светить! – гаркаю в ответ, присаживаясь на диване.
Она бледнеет. А через долю секунды заливается краской.
– Сиськами! – хохочет мелкий из-за стола, хлопая в ладоши. Его мать придавливает меня таким убийственным взглядом, что мне становится не по себе. А малой не сдаётся. Ещё громче и с большим энтузиазмом вопит: – Сиськами! Сиськами!
– Ты дебил, Дикий? – шипит Кристина, неловко застёгивая пуговицы дрожащими пальцами. Поворачивается к сыну, но я всё равно отчётливо вижу её пунцовые щёки. – Мирон, я сколько раз просила не повторять плохие слова?! – спрашивает строго. Я, оставаясь в роли мазохиста, таращусь на её профиль. Как хмурит лоб. Сводит вместе брови. Серьёзная и злая. – Ещё раз услышу это слово, накажу. Ты меня понял?
– А дядя сказал…
Пацан хоть и поникший, говорит тихо, но всё же упрямо.
– Взрослые часто говорят глупости. – стоит на своё не-Царёва. – Ты хочешь вырасти глупым?
Малой опускает виновато голову и выдавливает:
– Нет.
– Вот и хорошо. И запомни, что нельзя всякие глупости повторять.
– И делать. – шепчу, но как-то слишком громко. Крис поворачивается ко мне. Мы опять связаны визуально. Она закусывает уголок губы. Смотрю ей прямо в глаза и выдыхаю так тихо, что сам себя не слышу. – Иногда глупые взрослые влюбляются не в тех. Глупо, да?
Она рывком отворачивается и спешит к сыну. Недолго залипаю на её заднице. Я точно ещё не протрезвел.
Поднимаюсь с дивана, сдерживая стон от головной боли и ломоты во всём теле. У меня перед носом возникает рука со стаканом, в котором что-то шипит. Поднимаю глаза выше. Она на меня не смотрит.
– Выпей. Полегчает.
– С цианистым калием? – не выдержав, иронично выгибаю бровь. – Или с крысиным ядом?
– С обезволивающим и выводящим токсины. Смотреть на тебя страшно. – бурчит, глядя куда угодно, только не на меня.
– Так не смотри.
Первый порыв – оттолкнуть её руку. Но кто бы знал, как мне паршиво сейчас. Поэтому забираю стакан. Наши пальцы соприкасаются. Одёргиваем одновременно, проливая «живую» шипящую воду мне прямо на пах. И теперь она смотрит. И видит. Опять краснеет и сбегает.
– Это утренний. – кричу ей спину.
Оставив моё весьма уместное замечание без ответа, исчезает за широкой аркой. Выпиваю оставшуюся в стакане воду и падаю обратно, ожидая, пока подействует. Удивительно, но срабатывает достаточно быстро. Несколько минут, и мне снова хочется жить. Но я не спешу. Знаю, что надо уходить, но я же мазохист, мне в кайф страдания.
– Ты издеваешься? – кричит Кристина, возвращаясь обратно в кухню-гостиную. Открываю глаза. Оцениваю. При параде вся. Опять с пучком. Макияж. Но белки покрасневшие. Не спала? Совесть замучила? Или испугалась? – Инна, об этом надо заранее предупреждать. – ждёт ответа и уже почти на ор переходит: – Нет, мне не с кем оставить Мирона! Да мне плевать! Я плачу тебе, чтобы ты была в постоянном доступе! – опять ждёт, нервно постукивая ногтями по столу. – Уволена! – рявкает, сбрасывая вызов.
Тяжело вздыхает, беря эмоции под контроль. Убирает со стола тарелку, оставленную сыном. Упорно делает вид, что меня не существует. Но так даже лучше. Мы снова наедине. Не стоит нам сейчас даже разговора заводить. Набирает номер, выбегая обратно в коридор. Оттуда уже слышу:
– Да, я знаю, что важный проект. – голос раздражённый. – Мне не с кем оставить сына. Няня подвела в последнюю минуту. Муж? – кажется, брезгливо толкает. – Нет, не может.
