Читать онлайн Андрей Друд - Таежная хмарь

© Андрей Друд, 2024

ISBN 978-5-0064-9604-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1.

Савелий Хлопьев с трепетом поднимался по внутренней лестнице в заводскую конторку на втором этаже. Из широкого окна, затянутого пусть закопченным, но настоящим стеклом – огромной редкостью в этом глухом крае! – за работой кузни наблюдала одетая в камзол из красного сукна фигура, в осанке которой явственно угадывалась военная выправка. Под непрекращающийся звон молотов работных мужиков, выковывавших гвозди для казенных заводов Урала, Савелий без стука потянул на себя железную дверь – в таком гуле, надобности в соблюдении приличий не было.

Он вошел в скудно обставленный, по меркам петербургских чиновников, кабинет, где было почти столь же шумно, что и внизу – дверь лишь немного заглушила звуки работавшей кузни. Из мебели здесь был стол из горбыля, покрытый потертой суконной скатертью; два стула подле него; стоявший в углу шкаф с бухгалтерскими книгами; деревянная лавка возле одной из стен. Мельком бросив взгляд на лавку, Савелий увидел на ней в несколько раз сложенную – аккурат под голову, – помятую сермягу, из чего сделал вывод, что неутомимый горный начальник нередко спит прямо в своей каморке.

– Ох и заждался я вас, господин поручик, – сердечно улыбаясь, подошел Татищев к Савелию, протягивая руку в приветственном жесте. -Приятно в этом медвежьем краю увидеть знакомое лицо!

Савелий крепко пожал протянутую руку. Несмотря на полуторамесячную поездку, начавшуюся в конце июня, он был полон энтузиазма. Шутка ли: к себе призвал сам Василий Никитич! И, пусть по мнению некоторых его знакомцев, отправленный на Урал разбираться в причинах упадка казенных заводов Татищев был не ахти какой великой персоной, для поручика Хлопьева судьба бывшего инженер-поручика артиллерии выглядела завидной: несколько лет назад начав с ревизии артиллерийского хозяйства в стоящем под Данцигом пехотном полку, ныне Татищев, по поручению доверившегося ему императора, инспектировал «железную жилу» России, от которой зависело ее будущее.

Подобно Петру, отметившему Татищева во время войны со шведами благодаря знанию артиллерийского дела, Савелий был взят под патронаж, в свою очередь, Василием Никитичем, оценившим его умение докапываться до сути в щекотливых делах. Случилось это после того, как Хлопьев, в то время еще подпоручик, раскрыл причину низкой дальности стрельбы пушек батареи, в которой возглавлял одну из артиллерийских команд. Тогда проводивший смотр батареи Татищев отметил, что большая часть орудий стреляет недостаточно далеко: при угле возвышения в десять градусов, вместо привычных двух с половиной верст, ядра летели, в лучшем случае, на целую версту меньше, знатно проигрывая свейским пушкам. Лишь двенадцатифунтовки, находившиеся под началом Хлопьева, выдавали достойный результат.

Не делая замечаний офицерам в процессе смотра, на следующий день Василий Никитич вызвал Хлопьева к себе. Не теряя времени на пустопорожние разговоры, поручик сразу перешел к делу: его интересовало, почему порох, используемый подпоручиком, дает намного лучшую детонацию, чем у сослуживцев. Немного смущаясь, Савелий рассказал все как есть, без утайки.

«Бочку с порохом, что для нашей команды положена, я держу подле себя. Хоть Устав сим и нарушаю, однако знаю, что порох будет сухим и без примесей, чего не могу знать о порохе в бочках, хранимых в отведенном месте».

«За преданность делу хвалю, а за нарушение Устава сорву погоны и отправлю выгребные ямы чистить… Если не разузнаешь, почему другой порох столь отвратного качества».

Пришлось Савелию чинить свое неофициальное дознание. Довольно быстро он выяснил, что в караул по охране полевого «цейхгауза» регулярно заступают два прапорщика, самолично вызываясь в обычно столь нелюбимый солдатами наряд – кто же захочет часами кружить подле хлипкого сарая из подручных материалов, где хранится несколько бочек с взрывным «зельем»? Но та парочка безропотно несла службу, да еще и с готовностью заступала в караул вместо других, зачастую безвозмездно.

Заподозрив неладное, Хлопьев решил проследить за любителями непростой и опасной караульной службы. И, в одну из промозглых мартовских ночей, ежась от насквозь продувавшей моряны, Савелий увидал, что один из младших офицеров вошел в сарайчик с пустым заплечным мешком, а вышел уже с чем-то наполненным. Держась темных мест, фицерик пробрался на край лагеря, где его уже поджидал по-мужицки одетый поляк, в обмен на полный мешок протянувший несколько звякнувших монет.

Утром Хлопьев спозаранку рассказал об увиденном Василию Никитичу. Тот ни слова не сказал, пока шел доклад; лишь желваки ходили ходуном.

«Молодец», – сухо похвалил он. «Дальше – моя работа».

Прапорщиков схватили и голыми прогнали сквозь строй, отхлестав вымоченными в соленой воде шпицпрутенами. Этого оказалось достаточно, чтобы те во всем сознались: оказалось, что продавали они порох неизвестному крестьянину уже не одну неделю, а чтобы пропажу не обнаружили, засыпали в бочки пропущенную через сито сухую землю. Поляка попытались поймать, но того след простыл; видать были у «крестьянина» еще глаза средь артиллеристов.

Фицериков отправили в Петербург под конвоем, а Татищев определил: каждая пушкарская команда хранит порох при себе, расфасованный по небольшим ящичкам, а у кого пушки будут плохо стрелять, так те в полном составе отправятся на гауптвахту.

Так и сдружился с прозорливым подпоручиком Хлопьевым Василий Никитич. Впоследствии он не раз брал к себе его в помощники в деле устроения армейского порядка, в ходе которого многие военные чины потеряли свои теплые и сытные места, где тянули все, до чего только дотягивалась рука, зачастую тем обделяя в самом необходимом рядовых служилых, вынужденных на копеешное жалованье покупать теплые вещи, чтобы не околеть зимой. Из батареи Савелия перевели в Артиллерийскую канцелярию на должность мелкого служащего, где он продолжал выполнять неофициальные поручения Василия Никитича, не привлекая к себе внимания. Правда, предшествующие поездке в Арамильскую слободу полгода Савелий был вынужден выполнять скучнейшие обязанности, что были наложены на него должностью – его патрон в спешке уехал на Камень по поручению самого Петра Алексеевича. Насколько было известно поручику, официально причиной поездки выступала необходимость установления причин упадка казенных заводов, что было под силу выяснить императорскому ревизору, наделенному всеми необходимыми полномочиями, самостоятельно. Но раз уж Василию Никитичу понадобилась помощь своего верного «канцеляриста», значит все было не так просто.

Наскоро прослушав последние петербургские новости, Василий Никитич сразу перешел к делу, потребовавшему вызова Савелия из столицы.

– Как ты знаешь, отправили меня сюда заводы смотреть государевые, что совсем захирели, по сравнению с демидовскими, – посерьезнел хозяин кабинета. -Я думал, будто вина здесь полностью на туляке лежит, что хозяином Камня себя мнит, и немного приструнил его… Но, как оказалось, в этих местах имеет место быть куда более вредная суволока, рядом с которой козни Демида покажутся мелкой пакостью.

Узнал я об этом, когда посетил в апреле одну из гор, числящихся за Уктусским заводом. Обрядился горняком, лицо грязью обмазал, взял в руки кирку и полез в шахту: внизу мрак стоит, а потому не боялся, что вызнают во мне крапивное семя. Хожу промеж людишек, для виду то там постучу, то здесь, а сам прислушиваюсь о чем говорят, да приглядываюсь – рьяно ли руду ломают. А тут вдруг надсмотрщик из тени выходит, да давай меня плетью обхаживать, лениво работаю, дескать. Ну я, благо, птица не высоких кровей, потому смог сдержаться, ради дела. А как ушел приставник, так ко мне один из горняков подошел и давай утешать; сухарь откуда-то достал и водой угостил.

«Ты не переживай от своей нелегкой судьбинушки» – говорит. «Есть спасение от неволи этой, причем скорое… Всего-то и надо к старцу в глубинах Смеющихся гор явиться».

«Не лезь к нему с бреднями своими», – вмешался еще один работяга. «Бродишь тут промеж честного народа, душу смущаешь! Слышал я басни твои – облачены в золотую парчу, да гнилью разят!».

«Пшел отсюда, кержак!» – рявкнул мой доброхот, обернувшись – в отблеске свечи я увидел вместо правой кисти прижженный обрубок.

«Если хочешь в неволе томиться, дело твое! А другим путь к спасенью не мешай торить!».

«Что надо сделать-то?» – прохрипел я.

«Вечером в дом Митьки Носа приходи, что подле моста через Патрушиху стоит. Там и узнаешь все».

Я, скажу честно, хоть и заинтриговался сим персонажем пока в шахте был, однако выбравшись наружу, смыв с себя горную грязь и продышавшись от рудной пыли, воспринял произошедшее делом пустым и не требующим особенного внимания. К тому же, незаметно пробраться в холопью избу у меня бы уже не получилось, а потому я вскоре забыл о странном разговоре… А зря.

Довольно скоро приказчики мне начали докладывать о пропажах работного люда – дело обычное, многие от заводской жизни сбегают, надеясь на лучшую долю вдали от господ, да вскоре возвращаются, вконец отощав, – если бы не одна деталь: на побег народ баламутил некий «посланник старца из Смеющихся гор». И был он, как ты догадываешься, тем самым калекой.

Поначалу безвозвратно уходили совсем неграмотные, легко верящие в бредни крепостные, выполняющие черную работу, но затем стали пропадать и мастеровые, каждый из которых стоит десятка кабальных. Мое терпение лопнуло, когда пропал ведавший откачкой грунтовых вод механик, выписанный мной у Строгановых: без него насосы захирели, а как за них взялся один из местных неумех – так и вовсе сломались. Через неделю один из забоев затопило вместе с частью находившихся там шахтеров, а успевшие спастись устроили такой грай, когда их обратно под землю на сухие участки хотели согнать, что пришлось воинскую команду на место вызывать.

Я попытался найти варнака, начав с допроса тех, с кем он по свидетельствам приказчиков держал разговор, в том числе и Митьки Носа. Но, как бы я не изгалялся – а ты знаешь, что я умею заставить человека открыть рот, – они молчали, будто языки себе отрезали. Тогда я решил с помощью солдат перевернуть все окрестные дома вверх дном и вытащить гада хоть из-под земли, но верные люди донесли, что и среди служилых он побывал и даже уговорил нескольких, службой томящихся, дезертировать. Оставалось только догадываться, скольких еще он склонил на свою сторону, пусть еще не решившихся на побег, но немедля донесших бы ему о грозящей опасности. Тогда я и понял, что зараза проникла настолько глубоко, что требуется мне помощь со стороны, ибо здесь положиться ни на кого не могу.

– Чего же этот безрукий добивается? – недоуменно спросил Савелий. -Ясно же, что не будешь хохмы ради такое предприятие чинить…

– Тут у меня две версии, – поправил манжету левого рукава Татищев, -либо гонят простофиль на какие-то тайные работы, например монеты чеканить где-нибудь в безлюдье, либо образовался у нас очередной сектантский толк, куда обещанием свободы набирают…

– Почему же вы не попросили содействия Тайной канцелярии? – воскликнул изумленный рассказом Хлопьев.

Татищев замялся.

– Понимаешь, – он начал нервно барабанить пальцами по столу. -Когда я разобрался с Демидовым, то отправил Петру Алексеевичу доношение, что проблема с заводами решена, и был им поставлен во главе Горной канцелярии. Если же я запрошу сейчас помощи у сыскарей, то Император об этом непременно узнает и может подумать, будто я поторопился выставить себя в выгодном свете, тогда как здесь имеет место такой гордиев узел.