Зловеще и низко пылал над ним полярный ковш – семь зеленых огней, семь звезд Большой Медведицы. Ледяные звездные лучи тянулись к ресницам и покалывали глаза. Михаил заслонился локтем, вздохнул. Стало жалко себя, так жалко – до слез.
В это время Скрипицын сказал:
– Эй, батя, ты чего опять смотришь? Все смотришь и смотришь. Спи.
И старик ответил:
– Да вот смотрю – думаю… Где же это мы встречались? – Он поскреб косматую свою бороду, хрустко зажал ее в горсти. – Слышь-ка, а ты, часом, не геолог?
– Ну, допустим, – отозвался, покашливая, Скрипицын.
– А ведь я тебя знаю, однако. Видел.
– Где?
– Недавно где-то…
Старик затих, пожевал ртом и затем стремительно:
– Знаю, – сказал, – точно! Ты осенью был в Салехарде?
– Ну, был.
– Стало быть, я там тебя и видел. В чайной, на углу, возле склада… Мы с ребятами похмелялись, а ты как раз подошел, помнишь?
– Постой, постой.
Скрипицын сел, упираясь кулаками в снег.
– Ты, что ли, с Лукьяновым был?
– С ним, и с Гришкой, и еще с этим – как его? – мордатый такой, в очках.
– Вер-рно, – согласился Скрипицын, – все верно! Это ж друзья мои. – Он хохотнул. – Вот так история! Теперь и я припоминаю… Ты у них проводником служил?
– Ну да. Ходил с партией по низовью. До недавнего…
– Забавно, – ухмыльнулся Скрипицын.
Они говорили быстро, перебивая друг друга и трудно сдерживая волнение. И, слушая отрывистый этот разговор, Михаил подобрался весь, поднял голову.
– Забавно, н-да. – Скрипицын размял папироску, прикурил от уголька. – Выходит, мы с тобой соратники! Фамилия твоя как?
– Фамилие мое будет Ананьев. – Старик улыбнулся. И сразу улыбка погасла. – Что ж это ты, – произнес он строго, – суетился тут, воду мутил…
– А что – я? – забормотал Скрипицын. – Что – я?
– А ничего. Перепугался… И меня с панталыку сбил… Тоже мне соратничек!
– Но, но, – сказал Скрипицын, – спокойно, батя. Ты на себя поглядел бы.
– Так ведь я – понятное дело, – развел руками старик. – Я подошел, вижу: непорядок. Больно уж компания сумнительная. Чего-то все дергаются, жмутся… А у меня, между прочим, в мешке соболя. Шестнадцать шкурок! Соображаешь? То-та. Еще горностай, куница… Добыча богатая.
– Соболя! – Скрипицын отмахнулся пренебрежительно. – Это все, батя, мелочь, пустяки. Вот здесь… – Он шибко ладонью похлопал по брезентовой сумке. – Знаешь, что здесь лежит? Золотишко!
– Золото? – почтительно проговорил старик. – Откуда?
– Из Урочища… Да это, в общем-то, не важно – откуда. Мощная залежь, вот что главное! Перспективная. Если расчеты подтвердятся, будем прииск закладывать.
– Да, – сказал Ананьев, – да, конечно. С таким грузом – ай-ай… Как же-шь ты рискнул – один, на ночь глядя?
– Так получилось. Машина в зыбуне застряла, шофер ноги проморозил. Ну, я ему доху отдал, а сам – пехом… Как-нибудь! Да теперь уж недалеко.
– В район, что ли, топаешь?
– Туда.
– Стало быть, по пути.
Помолчали. Потом Скрипицын продолжил:
– Смешно! Ну, этот чернявенький, кудреватенький – ладно. Молодой еще, квёлый. Но мы-то, мы – таежники, старые лесные волки!..
Михаил мгновенно поднялся, шагнул через огонь, давя угли, разбрызгивая искры.
– То есть как это – квёлый? – сказал он вздрагивающим от обиды голосом. – Почему?
– Садись, – Ананьев потянул его за рукав, – чего пенишься? Садись, потолкуем.
– О чем толковать-то? – Михаил выпростал руку. – И так ясно…
Он расстегнул тужурку, тронул внутренний карман. Пошуршал там, помедлил. И потом:
