Тахион - страница 22
– Я запомню это, Егор Харитонович. Как и все наши разговоры. Ваше мировоззрение очень близко мне. Иногда чувствую, будто родное. Но всё же, что случилось тогда, шесть лет назад?
– Это был мой выбор, Витя. Я не хочу вдаваться в подробности. Со временем ты сам узнаешь их. Сейчас тебе стоит знать лишь то, что я позволил людям отстранить себя от формальной науки, но любовь к науке всегда во мне. Я знал, к чему шёл, и мне было безразлично, какое клеймо нарисуют в моём досье. Пустослов или Цербер – я служу людям, служу научному прогрессу. Потому что в моей миссии, как оказалось, больше некому этого сделать. Так, если хочешь, сложились звёзды. Виноват ли я, что нет доказательств множественности реальностей, о которой проповедовал? Нет. Могут ли её когда-нибудь экспериментально доказать? Наверное. Когда я был помоложе… вот, как ты сейчас, может, чуть позже… то есть я хотел сказать «старше», я читал одного писателя-фантаста, чьи слова врезались в моё подсознание. Он писал: «Любая достаточно развитая технология неотличима от магии». Возможно, ещё нет, но со временем ты поймёшь, что это так.
– Думаю, вы правы, Егор Харитонович.
– Не я, а Артур Кларк. Почитай на досуге. Книжка «Черты будущего».
– Черты будущего… – повторил Виктор, быстро отмечая название на гибком планшете, прикреплённом к его запястью. – Всё, записал.
– Молодец. Я знаю, ты читаешь много профессионального сейчас. Но не забывай и о духовном, – улыбнулся седовласый сторож, – мечты помогают нам не потерять запал в рутине.
– Это да. Хотя, думаю, я мечтаю чересчур много иногда. Уношусь чересчур далеко.
– Ничего. Если это даёт тебе силы в твоих начинаниях, значит, пусть так и будет. Мечтай на здоровье, – вновь улыбнулся хранитель.
– Егор Харитонович, это ведь вы выбрали имя для нашего квантового компьютера? Иные обвинили бы вас в том, что вы поступили не совсем патриотично, назвав главную машину страны в честь нерусского шедевра.
– Вот это именно то, о чём я тебе говорил, Витя. Когда речь идёт о событиях планетарного масштаба, к которым безусловно относится создание квантовой вычислительной техники, национальные различия должны отступать. Кем был Леонардо да Винчи?
– В смысле?
– Ну, кем?
– Великим новатором, визионером, художником, изобретателем…
– Вот. Заметь, ты не разу не упомянул, что он был итальянцем или флорентийцем, хотя все мы прекрасно это знаем. Потому что гений человека важнее его кровной принадлежности, географического местоположения, социального статуса или родства.
– А почему именно «Джоконда»? У нас на курсе разные версии были на этот счёт.
– Красота в глазах смотрящего, – с улыбкой напомнил Егор Харитонович.
– Красота… – повторил Виктор, задумавшись, – красота в неопределённости, проявляющейся в её улыбке.
– Вот. Именно. Улыбка, что сводит всех с ума. Для того чтобы так рисовать, надо быть влюблённым. Думаю, когда Леонардо писал это полотно, он был невероятно влюблён.
– Хм… Это про красоту, да, а по научной части?
– По научной? Разве ты ещё не догадался? Что же есть в мире такого таинственно привлекательного и более неопределённого, чем её улыбка? Возможно, тебе лично более мила улыбка какой-нибудь иной особы, но…
– Все так, – осознал моментально Виктор. – Кванты. Квантовая неопределённость. Кубит нуля и единицы, кубит одновременности. Кому-то она улыбается, кому-то нет, кому-то лишь под каким-то углом… и всегда весь секрет – в глазах смотрящего… Влияние самого нашего наблюдения на квантовый мир… А кто-то не может до сих пор понять. Есть ли лучшая аллюзия для названия квантового компьютера?! Егор Харитонович, вы – гений.