– Думаю, в этой комнате сейчас гений тот, кто провёл на «Джоконде» революционные вычисления. Витя, я и многие учёные не создавали бы этот компьютер, если бы не знали, что кто-то сможет, что… ты сможешь.
– Спасибо огромное, Егор Харитонович. Мне очень приятно услышать такое от вас…
– Услышь главное: тебя ждёт множество трудностей и испытаний. Будет обидно, страшно, больно. Порой будет казаться, что силы иссякли, что невыносимо, что лучше сдаться. Но помни: без наших капелек океан жизни давно бы иссох. Без нашей тяги к миру и созиданию наш Дом стал бы пустым и безжизненным. По крайней мере в той части, что именуется Землёй.
Виктор молча слушал. Казалось, он пытался понять, почему Егор Харитонович говорит такими странными аналогиями, предупреждением и одновременно напутствием. Согласившись в мыслях, что сейчас он сам, Виктор, домысливает что-то из слов Егора Харитоновича, и при этом почувствовав усиливающуюся усталость после продолжительного дня, Виктор учтиво кивнул головой и сказал:
– Егор Харитонович, у меня сегодня было такое чувство, что завершается целый этап, глава моей жизни. И вы вот так сейчас говорите, будто провожаете меня в какое-то… путешествие.
– Всё так, Витя, всё так. Это путешествие началось очень давно. И стартует оно завтра, – улыбнулся Цербер.
– Хм… Не хочу вас больше задерживать и так, наверное, все уши вам прожужжал. Позвольте только я напоследок ещё раз полюбуюсь нашей красавицей «Джокондой».
– Ты четыре года на ней работал, неужели не налюбовался? – прищурившись, заметил старик.
– Работать работал. Но времени остановиться и просто насладиться её красотой, насладиться тем, что такое создал человек, насладиться мыслью о том, что гений человеческого разума, такая изящная и могучая конструкция вот здесь, рядом со мной, и я смог на ней работать – вот этой мыслью насладиться не успел ещё. Вы позволите?
– Позволю, – улыбчиво кивнул Цербер и добавил, пронзительно посмотрев то ли на Виктора, то ли через него в пустоту, – каким же молодым ты был… Сколько неиссякаемой жизни. Tempora, tempora!
Виктор подошел к «Джоконде», тщательно пытаясь уловить каждый изгиб в её деталях, каждый сантиметр машины, затем отошёл, чтобы лицезреть её всю целиком и провёл в таком положении почти двадцать минут. После чего, извинившись за беспокойство и поблагодарив сторожа за чай и беседу, вышел из кабинета, быстро пробегая по лестнице, чтобы успеть на последний вечерний рейс гиперпоезда в Петербург.
