Тахион - страница 21

– Я согласен с вами. Но в чём же настоящее величие, если всё – пыль?

– Настоящее величие, Витя, это не разбить, а положить свой камушек в огромной архитектуре Вселенной. Сознание своей связи со всем миром – это ли не то, что смиряет нас, заставляет подумать о том, что не человек мерило всего, но человечность. Это прозорливость создать океан из капелек. Капелек воды, любви, творчества. Но не капелек слёз и рек крови. Быть достойным великой песни Вселенной, песни мира. А не рвать струны, чтобы показать: «Я так могу». Мы часто забываем об этом, направляя свой ум во вред, а не во благо. Мне кажется это крайне странным, парадоксальным, ведь человеческая жизнь и без того невозможно коротка. Даже если мы станем жить по двести лет.

– Да… Помню, мне нравилась одна компьютерная игра. Ещё в детстве. Досталась от старших. Знаете, на стареньких таких компьютерах. У них ещё системные блоки были такие габаритные. И вот в этой игре про космические приключения была раса инопланетян, которые жили по тысяче лет. Из-за этого, скажем, возраст в двести лет, как вы сказали, у них считался ещё почти младенчеством. Но и они считали свою жизнь даже в сравнении с человеческой короткой. Ведь проживи ты и тысячу лет, разве этого хватит, чтобы полностью ощутить красоту мира во всей его многогранности? Разве мы устанем от красоты звёзд? Устанем открывать новые миры? Разве сможем когда-нибудь сказать: «Вот, я видел все закаты, и мне безразлично, зайдёт ли солнце завтра»? Думаю, что, пока мы смертны, неважно, будет ли нам сорок или сто сорок лет, будет ли за нами опыт тысяч поколений, мы всегда будем одинаково наивны, одинаково алчны, одинаково глупы, но и одинаково верны поиску надежды на лучшее. Егор Харитонович, позвольте один личный вопрос?

– Чай допей, позволю.

– Хорошо, – Виктор быстро и с удовольствием осушил стакан, – вот я сколько лет уже знаю вас. Знаю, как сторожа, хранителя, наверно, это более подходящее слово, хранителя «Джоконды». Также знаю, что когда-то и вы были учёным, серьёзно занимались наукой. Ведь оттуда знаете всё про конструкцию компьютера. И были одним из авторов вот этой нашей отечественной модели. Почему же шесть лет назад вы резко порвали с наукой? Начали делать какие-то… предсказания публичные, заведомо зная, что их никому не удастся проверить, верифицировать. Вы же знали, какие порядки уже тогда были. ННП. И вас фактически отстранили…

– Ну, во-первых, я и сейчас учёный, Витя. Учёные не бывают бывшими. Можно поменять профессию, отказаться от степеней, званий, наград. Но отречься от призвания и знания невозможно. Даже если тебя отправляют на костёр, именуют еретиком или, как сегодня, пустословом, даже если кажется, что рушится вся твоя карьера, а мир вокруг тебя ломается, та капля знания, которую ты теплишь глубоко в своих мыслях – она важнее всех регалий и пыток, что ждут тебя. Даже если завтра или через тысячу лет докажут её абсолютную неверность, сейчас, в моменте, когда на кону всё, когда от тебя зависит мир, именно эта капля даёт тебе силы двигаться вперёд. И пусть через её опровержение, благодаря её отрицанию строятся уже верные, истинные конструкции. В моменте, когда требуется храбрость быть честным с собой, сохрани эту каплю.

– Фальсифицируемость научного познания одинаково, если не более, важна, чем верифицируемость.

– Именно так. И именно поэтому и научный прогресс, и гуманистический имеют одни и те же корни – в вере и поиске человека познаваемости мира, его стремлении внести лепту в познание. В капле и камушке.