Он не знал, что она мать. От этой мысли что-то сжалось у него в груди.
Уинтер наклонил голову.
– Добрый день.
Мальчик медленно поднялся из своего тайника и зашаркал ножкой по толстому пушистому ковру.
– Кто ты?
Уинтер поклонился.
– Мистер Мейкпис. Как поживаете?
Какое-то внутреннее чутье – или, скорее, часы обучения – побудило ребенка поклониться в ответ.
Уинтер почувствовал, как губы его весело дернулись.
– А вы?
– Кристофер! – Ответ пришел не от мальчика, а от измотанной на вид служанки в дверях. – Ох, прошу прощения, сэр, если он обеспокоил вас.
Уинтер покачал головой:
– Что вы, никакого беспокойства.
Вслед за служанкой появилась леди Бекинхолл с непроницаемым лицом.
– Кристофер, ты ужасно взволновал Карадерс. Пожалуйста, принеси ей свои извинения.
Мальчик понурил голову.
– Прости, Рузерс.
Карадерс ласково улыбнулась.
– Ничего, мастер Кристофер, но, думаю, вам уже пора купаться. Если мы хотим сегодня пойти в парк.
Ребенок покорно покинул комнату, без сомнения обреченный на водную экзекуцию.
Когда двери закрылись, Уинтер посмотрел на хозяйку дома.
– Я не знал, что у вас есть сын, миледи.
Долю секунды он был в смятении, увидев на ее лице боль. Потом она ослепительно улыбнулась, пряча за маской те истинные чувства, которые могла испытывать.
– У меня нет детей.
Он поднял бровь.
– Тогда почему…
Но она уже направилась к канапе, заговорив наигранно бодро:
– Думаю, сегодня мы начнем с простого. Бал у герцогини Арлингтон через неделю, и если только вы уже не умеете танцевать…
Она явно не желала говорить о ребенке. Интересно. В ответ на ее вопросительный взгляд он покачал головой.
– Нет, конечно же, нет, – вздохнула она. – Значит, нам придется очень скоро начать уроки танцев. Вам понадобится освоить по крайней мере шаги, но, если удастся довести вас до стадии, когда вы не станете наступать партнерше на ноги, я буду более чем удовлетворена.
– Вы так добры, – пробормотал он.
Она прищурилась, словно возражала против его чересчур сухого тона.
– Думаю, потребуется также и новое платье. Полагаю, что-нибудь из кремового или светло-голубого шелка?
Он воспротивился.
– Нет.
Ее сочные губы решительно сжались.
– Вы не можете появиться в свете в таких обносках, как те, что на вас. Этому сюртуку, наверное, лет десять, не меньше.
– Всего лишь четыре года, – мягко возразил он. – И я не могу принять от вас, миледи, такой щедрый – такой личный – подарок.
Она склонила голову набок, разглядывая его, и это напомнило ему ворону, которая вертит головой, раздумывая, как расколоть орех.
– Считайте это подарком от Женского комитета. Мы высоко ценим то, что вы делаете для приюта, и новое платье, чтобы вы могли вращаться в обществе, едва ли излишнее расточительство.
Он хотел отказаться, но ее аргумент был веским. Уинтер вздохнул про себя.
– Ну хорошо, но я настаиваю на более темных цветах: черном или коричневом.
Ей пришлось удержаться от попыток убедить его носить что-нибудь вызывающее – ярко-розовое или лавандовое, к примеру, – но, по-видимому, она все же решилась на компромисс.
– Прекрасно. – Она отрывисто кивнула. – Я послала за чаем, чтобы мы могли попрактиковаться сегодня по крайней мере в чаепитии. И естественно, подумала, что мы можем попробовать вести беседу.
– Естественно.
– И хотя сарказм имеет место в светском обществе, лучше использовать его умеренно, – мило проговорила она. – Весьма строго умеренно.
Последовала короткая пауза, во время которой Изабель удерживала его взгляд. Ее голубые глаза были удивительно притягательными, а взгляд – удивительно настойчивым.
