В какой-то момент, горланя на всю ивановскую известную песню Чиж и Ко, Лёнька разошёлся так, что всё-таки не удержал равновесие и шмякнулся спиной в ближайший сугроб. Хотя выглядело это так, словно он нарочно упал. А теперь лежит, ржёт как ненормальный.
– Чёрт, – Ритка на секунду прикрыла ладонью глаза. – Пьянь. Придётся вести, не оставим же его здесь.
– Точно, – вытягиваю злорадно-насмешливую улыбку. – Ещё сдохнет. От переохлаждения.
Подходим к другу, берём под руки, поднимаем.
– Может, всё-таки такси? – Рита.
– Н-никакого такси! – орёт Лёнька, высвобождает одну руку и маховым движение показывает указательным пальцем вперёд. – Сев-верный, ик, флот плывёт на-а Ри-им!
– Ну вот, – тяжело вздыхаю с натянутой усмешкой, не давая ему совсем вырваться. – Теперь ещё и Кишей вспомнил. Только не пой их, я тебя прошу.
– А ты уверен, что Рим в той стороне? – приподняв одну бровь, кривится подруга и переводит взгляд туда, куда указывает Лёнька.
– Точно тебе го-ворю. Ик!
– Пошли уже, Колумб недобитый, - тащу его вперёд.
– А-а я ещё про Кол-лумба песню то-оже знаю… ик…
Ритка помогает мне, берёт Лёньку под руку с другой стороны.
– Не смей! Слышишь? – я этого не выдержу. – Не смей её петь!
Но, кажется, моё негодование друга мало волнует, и он снова начинает петь…
Тяжело вздыхаю. Силы всевышние, Безумные Боги, кто-нибудь... дайте мне сил не прибить его.
3. Часть 3 – Дела сердечные
19 февраля
– Боже, как болит голова-а, – Лёнька заходит на кухню, держась обеими руками за виски. Взъерошенный и помятый.
Я сижу за столом, пью любимый зелёный чай с мятой из пакетиков и размышляю о завтрашнем дне. Голова у меня болела не меньше, чем у друга, но за то время, которое я тут сижу, она уже успела немного пройти. Спасибо волшебному чаю. Он мне всегда помогает при похмелье. Хотя тяжёлое ощущение инородной каши в черепной коробке всё ещё оставалось. Вроде и не тошнит уже, но любая мысль о еде мгновенно обращается неприятным тягучим чувством в желудке.
Друг садится напротив, прижимает к груди колено и вяло прислоняется плечом к стене.
– Чего пьёшь? – без интереса спрашивает он.
– Чай, – пристально, но устало смотрю ему в глаза, а он мне.
– Зелёный?
– Угу, – опускаю глаза, делаю небольшой глоток, обхватив чашку ладонями.
– С мятой?
– Ну да, – короткий кивок.
– И нравится тебе пить эту гадость, – Лёнька кривится, всё ещё пристально смотрит на меня.
– Ну, тебя ведь никто не заставляет делать то же самое, – выдавливаю вымученную улыбку, будто подражая его кислой мине. – А мне он всегда помогает от похмелья. Да и вообще, нравится. Говорят, мята успокаивает нервы.
Друг ничего не отвечает, только опускает глаза и пожимает плечами, дескать, «наверно». Спустя пару минут встаёт с табуретки, подходит к окну, открывает форточку. С улицы сразу веет февральской прохладой. Холодный воздух ловко проникает сквозь футболку, пробегает по спине и обнажённым рукам россыпью мурашек. Лёнька достаёт из пачки, лежащей на подоконнике, сигарету, пару раз чиркает пластиковой зажигалкой, делает несколько глубоких затяжек.
– Ритка ещё спит? – решаю спросить я, а то внезапно повисшая тишина сразу начинает напрягать.
– Ага, – парень вдруг усмехается. – Эта спящая красавица теперь до вечера будет дрыхнуть. Ещё нас потом заставит бегать вокруг неё, – он делает тоненький голосок и насмешливо изображает подругу: – Водички мне, таблеточку. Ой, мне так плохо. Так плохо… – в конце театрально хватается за голову с мученическим видом.
