Такая долгая жизнь. Записки скульптора - страница 16

Я долго не мог заснуть, ворочался, вызывая недовольство Вики, волновался, думая о предстоящем худсовете. Надо сказать, несмотря на то что я сделал бесконечное количество памятников, надгробий, выставочных работ, каждый раз, ожидая худсовет, выставком или заказчика, я волнуюсь, как школьник перед сдачей экзамена, к которому не успел как следует подготовиться. И вдруг, уже засыпая, я с ужасом понял, что у меня получилось на памятнике: три руки, поднятые вверх с оружием, три руки спереди держат головные уборы, а еще одна рука с винтовкой оказалась сзади. И эта рука – седьмая. Меньше – куда ни шло, все-таки война. Но больше…

Времени исправить ошибку у меня не оставалось: надо было убрать железный каркас, восстановить складки, привести в порядок после этой работы мастерскую. И тогда я прибег к приему, которым пользуются иногда живописцы, сдающие халтуру заказчикам. Чтобы отвлечь внимание от недостатков, они где-нибудь в нижнем углу портрета или натюрморта рисуют зеленую собаку.

– А это что за собака? – удивляется заказчик.

Художник начинает объяснять «творческий замысел», долго сопротивляется, но в конце концов обещает замазать собаку. Заказчик с удовлетворением подписывает протокол о приемке работы, и все стороны, довольные, расходятся. Следуя этому мудрому принципу, я рано утром перед приходом комиссии опустил ухо у одного солдата сантиметра на три ниже другого. Только я слез с лесов и убрал доски, которые мешали смотреть памятник, в мастерскую пришла комиссия – человек пятнадцать – двадцать.

Комиссия внимательно выслушала мое объяснение. Я раза три прокрутил станок, на котором стояла скульптура, и стал с ужасом ждать, что скажут члены комиссии. Общее мнение было крайне положительным, но все выступающие в один голос говорили:

– Все хорошо, но неужели Вы не видите, что одно ухо надо поднять?

Я обещал исправить «ошибку». И только Стамов подошел ко мне в конце заседания и, хитро улыбнувшись, тихонько сказал:

– Ухо – ерунда! Не забудь убрать седьмую руку.

Он, как всегда, все понял.

Лев Богомолец родился в январе 1911 года. Его мастерская на третьем этаже. Там же он и живет после того, как решил уйти от жены. Поскольку квартира его находилась в этом же доме, ему не пришлось уходить очень далеко: он просто перешел через двор из жилого корпуса в корпус мастерских. В то время ему было лет семьдесят пять.

Холостым он оставался недолго. Через пару месяцев в его мастерской появилась молодая хорошенькая девушка лет на пятьдесят моложе Левы. Молоденькие девушки сменяли одна другую. Любили его, ухаживали за ним, да и он отвечал им взаимностью. Так продолжается до сих пор. Разница в возрасте с последней – лет шестьдесят. Но это еще не рекорд.

Долгое время в институте имени Репина на доске, где были помещены фотографии старейших работников института, висела фотография Лемана – лаборанта искусствоведческого факультета. Маленький длинноволосый швед, похожий на гнома, разносил по аудиториям эпидиаскопы, стулья и выполнял любую работу, о которой его просили. Внизу под фотографией стояло: «Родился в 1754 году».

Когда у него было хорошее настроение, он с удовольствием вспоминал, как он позировал Карлу Брюллову, о восстании Пугачева, свидетелем которого он был. На войну 1812 года его не взяли по возрасту – был слишком стар. Самое удивительное, что в 1926 году он женился третий раз и у него родилась дочь. По моим подсчетам, ему было сто семьдесят два года. А мы говорим – Богомолец! Потом появилась статья в журнале «Крокодил», где Лемана назвали жуликом. Он обратился к врачам, и те провели экспертизу. Я видел заключение экспертизы. Там было сказано, что Леману действительно больше ста лет. На сколько больше, сказано не было.