Такие разные… Судьбы английских интеллектуалок Нового времени - страница 39

В эти исполненные самоуверенности, небрежно брошенные слова стоит вглядеться внимательнее. Они написаны много времени спустя, когда ситуация заметно изменилась, поблекли и отношения между некогда увлеченно флиртовавшими юношей и девушкой. Мэри хотела подчеркнуть, что к браку она относилась как к неизбежному факту, из которого надо постараться извлечь максимум пользы. Думала ли она так же в 16–17 лет, когда вела переписку с Эдвардом Уортли, об этом можно судить по-разному. Во всяком случае, она старалась произвести на него впечатление эрудированной и здравомыслящей девушки, чутко уловив, какие требования молодой человек предъявляет к своей избраннице. Первое качество ей было присуще, а вот второго – здравомыслия, как показало дальнейшее, ей явно не хватало.

Когда в 1711 году встал вопрос о замужестве, герцог Кингстон сомневался в кандидатуре Эдварда Уортли Монтегю. Ему казалось, что жених предлагал слишком невыгодные для жены и будущих детей условия брачного контракта. Он отдал предпочтение Клотуорти Скеффингтону, главным достоинством которого было его пэрство, хотя и ирландское. Мэри решила проблему с помощью бегства и тайного брака. Этот решительный поступок ясно обозначил характер двадцатилетней девушки, ее желание отстаивать свои личные позиции. Первые два года молодожены прожили в уединении поместья Уортклиф-Лодж, впрочем, уединение распространялось только на молодую супругу. Возможно, тогда она начала понимать, что папа Пьерпонт был не так уж неправ в оценке личностных качеств расчетливого и скуповатого сэра Эдварда.

В 1715 году Эдвард Уортли стал членом парламента от Вестминстера, и чета Монтегю перебралась в Лондон, где привлекательная внешность и острый язычок Мэри сделали ее фигурой довольно заметной в столичном обществе. Однако в том же году Мэри заболела оспой, и хотя осталась жива (в ту пору умирал от этой болезни чуть ли не каждый второй), но нежной кожи и длинных пушистых ресниц она лишилась.

Как раз в это время Эдвард Монтегю был назначен послом ко двору султана, и в 1716 году чета Монтегю отправилась на Восток. Мэри активно писала письма в течение всего путешествия – и в период пребывания при дворе султана Ахмеда III в Стамбуле, который она продолжала именовать Константинополем, и во время возвращения в Лондон. Именно тогда проявился ее эпистолярный дар, умение видеть и комментировать увиденное. Письма должны были не только отразить ее впечатления, но и позволить ей продемонстрировать собственное красноречие. Среди ее корреспондентов была сестра, другие родственники, а также известные литераторы, такие как поэт А. Поуп, критик и издатель Дж. Аддисон.

Портрет Мэри Монтегю Уортли кисти Ч. Джервиса

Благородная леди писала о разном: рассуждала об управлении страной, о нравах и времяпрепровождении местного населения, о посещении гарема султана, о положении женщин, о языке цветов, об одежде. Так, рассказывая в письме к сестре о посещении вдовы султана Мустафы, леди Мэри восторженно описала роскошный костюм, особенно великолепную диадему хозяйки, сервировку стола и обед, включавший 50 перемен блюд. Завершила она свой рассказ словами о том, что это описание не является повторением сказочных историй 1001 ночи.

Автор постоянно проводила параллели между двумя культурными традициями и их проявлениями, подчеркивала различия в системах ценностей. По мнению леди Мэри, восточный женский костюм, придающий анонимность фигуре и скрывающий лицо, позволяет турчанкам вести довольно бесконтрольную жизнь, конечно, если у них есть служанки, которым можно доверять. Укутанные в бесформенные одеяния дамы могут встречаться с мужчинами на нейтральной территории, «в еврейских магазинах, которые подобны нашим индийским домам»,