Могла, конечно, ответить, что он, не предупредив, не посоветовавшись, как котёнка в воду бросил на проблемный участок, только бы закрыть амбразуру в кадровой броне… Что за год ни разу не позвонил, не спросил, как дела. Могла сказать, что ему давно уже всё равно, что она чувствует, как живёт, и она больше не может так, только всё это не было бы правдой. Правда была в том, что впервые за девять лет не захотела... не смогла... Может быть, потому что отвыкла, или потому что он не выслушал, не спросил о её делах, стал совсем чужим человеком...
Просто сказала:
– Прости! – И пока он ничего не ответил, не сказал вслух то обидное, что она прочла в полных гнева глазах, выскочила из номера.
Сбежала вниз, намереваясь быстрее уйти из этой гостиницы, убежать от Кости, от боли ушедшей любви.
На последней ступеньке лестницы, преграждая дорогу, стоял Савельев. Глядя на часы, неодобрительно покачал головой:
– Так быстро!
Несмотря на паршивое настроение, она чуть не улыбнулась, топнула ногой:
– Вам какое дело?
– Просто интересно... На все производственные вопросы пять с половиной минут...
– Послушайте! Вы несносный человек! – крикнула Оксана. – Мне с вами очень трудно разговаривать!
– А кто сказал, что со мной будет легко? – Он прижал её к стене, она собралась вырваться, но он быстро поцеловал заплаканные глаза, после чего сообщил: – Солёные! – И отпустил, отойдя на шаг назад. – Пойдёмте, я вас провожу! А по дороге, – он иронически приподнял уголок губ, – вы мне расскажете о новых направлениях работы полиции, о которых сообщил вам товарищ генерал!
Он был чем-то очень доволен, и её боль, плохое настроение отступили под его весёлым напором. Оксана улыбнулась сквозь слёзы:
– Работаем как всегда! Никаких кардинальных изменений! – И возмутилась, когда он засмеялся:
– А мне показалось, что многое изменилось!
– Вы подслушивали! Это мерзко!
– Мерзко?
Они уже шли по тёмной заснеженной улице, и он легко придавил её к ближайшему забору, зашептав в её губы:
– Мерзко? Мерзко? Мерзко?
Это было так приятно, так нежно, и всё-таки она сумела оттолкнуть его, приказала:
– Прекратите!
Савельев нервно хохотнул:
– Я же не за себя! За корпорацию обидно! Из управления только вчера новую технику для «прослушки» прислали, а Вы – «мерзко». Никакого уважения к службе!
Она засмеялась, дивясь его умению выкрутить в свою пользу любую ситуацию, хотела шутя ударить его, но не смогла, нежно провела ладонью по твёрдой скуле...
Они целовались... как подростки... Целовались прямо на улице у забора... Долго... страстно... Тогда, на теплоходе, она позволила ему целовать себя, потом отстранялась, не разрешала, а сейчас сама целовала ехидный рот, серые ироничные глаза, всегда чуть небритые щёки... От него пахло необузданной силой, но он мог, умел укрощать эту силу, превращая её в такую нежность, в такую страсть, перед силой которой нельзя устоять...
Уже лёжа в постели, поставила себе диагноз: «Я сошла с ума»!
После предупреждений Кости о том, что Савельев – она по привычке назвала его по фамилии – странный, опасный человек, который будет мстить за то, что она заняла его место… После Танькиных рассказов и его откровенных разговоров по телефону… После того как он так страшно оскорбил её, сказал, что его цель – только расквитаться с генералом… После года приправленной наглыми приставаниями конфронтации, когда всё вроде бы встало на свои места и она, наконец, почувствовала себя начальником, пусть и небольшого отдела уголовного розыска небольшого городка… После всего этого целоваться с подчинённым…
