Там, где Босфор замолкает - страница 4

– А вы? Вы всегда были таким спокойным?

– Я был другим. Резким. Громким. Хотел доказать, что достоин. Сломался. Потом снова собрал себя. Но уже – иначе. Меньше шума. Больше наблюдения.

– Сломался? Почему?

Он задумался. Сделал вдох. Потом отпустил её руку – не резко, просто позволил ей быть свободной.

– Потому что жил в городе, где тебя любят за маску. А когда снимаешь её – никого не остаётся.

– Здесь – то же самое.

– Нет. Здесь всё сразу. Тут тебя сначала обжигают, потом лечат. Здесь нельзя спрятаться, но можно стать прозрачным. И если тебя в этом виде всё ещё кто-то видит – значит, видит по-настоящему.

Мелисса остановилась у перил на набережной. Прислонилась к холодному металлу и посмотрела на воду.

– Я боюсь, что все мои чувства – только отражения чужих. Что я всё время «примеряю» чужую боль, чужую любовь, чужое одиночество. А своего – нет.

– Это и есть твоя боль, – сказал он.

Она посмотрела на него.

– А вы? У вас есть настоящая боль?

Он медленно кивнул.

– Есть. Это боль быть сильным для всех, но сломленным для себя. И делать вид, что всё в порядке, потому что никто не умеет справляться с твоей слабостью.

Они замолчали. Ветер стал сильнее, и Гёкхан предложил пройти в маленькое кафе под лестницей у моста. Оно выглядело так, будто появилось случайно – между одной эпохой и другой.

Внутри пахло лимоном, пылью и старым деревом. Стены были уставлены полками с книгами, а на подоконнике спала кошка.

Они сели в уголке.

– Тут подают чай с корицей, – сказал он. – Он странный, но иногда – как раз то, что нужно.

– Пусть будет странный, – ответила она. – Я сама странная.

Официант принес чай. В узких стеклянных стаканах, как всегда. Горячий, пряный, с лёгкой нотой детства и боли.

– Расскажите мне о себе, – попросила она.

Он немного помолчал.

– Я сын рыбака и швеи. Родился в доме, где не было книг. Первые слова выучил с упаковок от чая и сигарет. В школе был тихим. Потом – невыносимо громким. Женился рано, потому что думал: любовь – это просто привычка к одному лицу. Ошибался. Был врачом, потом ушёл в торговлю, потом вернулся к людям. Сейчас – просто живу. И каждое утро иду в это кафе, потому что чай – это единственное, что остаётся стабильным.

– Вы всё ещё с женой?

Он опустил взгляд.

– Живём в разных комнатах. Разных мирах. Она давно перестала искать меня. А я – её. Просто дышим рядом. Иногда это проще, чем начинать сначала.

Мелисса тихо выдохнула.

– Я боюсь, что никогда не смогу жить «рядом». Только «вместе» или «врозь».

– Это страшнее. Но честнее.

Она кивнула. Потом вдруг:

– А почему вы пришли в тот день?

– Какой?

– Когда мы встретились в кафе.

Он посмотрел на неё. Долго.

– Потому что чувствовал, что кто-то придёт, кому нужно будет молчание. И чай.

Они снова замолчали. На этот раз – без необходимости что-то заполнять.

– Мне кажется, я нашла свою трещину в этом городе, – сказала она.

– Ты – не трещина, Мелисса. Ты – шов. Ты соединяешь что-то, что давно разорвано.

Она откинулась на спинку стула. Смотрела в мутное стекло, за которым начинал загораться вечерний город. Фонари, тени, уличные голоса.

– У тебя есть место, куда ты уходишь, когда всё слишком?

– Да. Эта скамейка.

– Можно мне её «одолжить», если что?

– Она теперь и твоя тоже.

Он сказал это, не улыбаясь. Не торопясь. Как будто передавал нечто важное.

На прощание он просто коснулся её локтя.

– Завтра – снова чай?

– Обязательно, – ответила она.