– А бабка где? – плотоядно обернулся он по сторонам.
– Матушка моя, достопочтенная Алия велела звать господина полковника к обеду, да шепнуть ему на ушко, что, мол, прошу пожаловать, дорогой Кутлу Мухаммед!
– Ты че несешь, какой Мухаммед?
– А это дело не твое. Ты послание матушкино передай, а то всем вам худо будет! – Кадима остановила на Ванятке застывший горящий взгляд черных глаз, и на него вдруг навалился неожиданный животный страх. Он смотрел на красивое лицо Кадимы и видел только смерть: страшную, уродливую личину злобной старухи с трясущейся головой.
– Спасибо, на добром слове, передам, – с трудом поднявшись, он пошел к порогу. Возбуждение пропало, тело ломило как после простуды.
Выйдя на улицу, он начал блевать, вместе с содержимым желудка выбрасывая из себя омерзение, страх и видение жуткой старухи.
– У меня больше никогда на местных девок не встанет, – угрюмо сказал он изумленным товарищам, отблевавшись, и вытерев рот рукой, – дай бог, чтобы вообще встал.
***
Полковник Алексей Тевкелев вздрогнул, услышав донесение Грязнова. Оттолкнув казака, он пружинистым шагом направился к избушке.
Старуха что-то толкла пестиком в ступке.
– Откуда меня знаешь? – татарского мурзу, нареченного Кутлу Мухаммеда, много лет назад перекрещенного в Алексея Ивановича, уже давно никто не называл родовым именем.
– Здравствуй, сын отца своего! – усмехнулась старуха, – слава о тебе далеко впереди тебя бежит. Не зря тебя киргиз-кайсаки считают человеком божественным. Только бог твой особый. Недоброй силой ты одарен от рода своего. Знаю, любишь смерть, лишь она радует тебя, меняя твое вечно мрачное настроение. Каково, Кутлу Мухаммед, когда ребенок кричит, извивается, пригвождённый штыком к земле? Сладко?
– Сладко, – усмехнулся Тевкелев. – Но я же не по собственному почину убиваю, от врагов землю русскую очищаю.
– Земля эта русской никогда не была, – старуха отложила свою работу, – и никогда бы русской не стала, если бы не ты, темный князь татарский, черная душа. Еще не поздно все исправить. Уходи отсюда и уводи своих служивых, и земля сможет очиститься.
– Я ее очищу штыком и огнем! Все будет здесь царицыно! И все будет мое! – Тевкелев угрожающе прищурился.
Старуха засмеялась и запела заунывную песню:
Наш край полковник Тевкелев палил,
Долины Ак-Идели выжег он.
Ему за то, что он сжигал башкир,
Возвысят, золота подарят полный дом.
Покрыл лицо утеса черный лес,
Под ветром он ревет порой ночной.
Слова проклятья врезал я в скалу,
Пускай же их прочтет потомок мой.
– Я не боюсь твоих песен, – усмехнулся полковник.
– Песня не моя, – покачала головой старуха, – тебя проклял народ. Но это не имеет значения. Ты будешь жить богато и счастливо, все блага мира будут у тебя! Но чтобы проклятие не сбылось, уходи от этого урочища. Здесь не должно быть людей. Тут чужая черта. Граница. Пролом. Вход и выход. Ты не поймешь всего, но услышь лишь одно: в этом месте не должны жить люди. Найдите себе для крепости другое место.
– А мне нравится урочище Челяби, – засмеялся полковник. – Не зря вы называете его величественным! Выгодное место, сосновый лес, чистая река, как ее вы называете – Миасс или Улутуп? Мне так больше нравится Миасс! А какая в ней вода вкусная! Сроду такой не пил!
– Оно величественное, потому что тут происходят великие дела, скрытые от людей. Великие сущности рождаются на свет и погибают. Здесь ворота для иных, людям тут не место. Если не послушаешь моих слов, сын твой единородный, единственный наследник Юсуп Кутлу Мамет погибнет от рук казака твоего.
