Там, где есть я… Со страхом можно договориться - страница 7

Но все же чудо случилось. Саша уже точно уезжает в другую страну и поэтому соглашается на развод. А я остаюсь. Наконец-то свободна!

Свободна от упреков, скандалов, переживаний, измен. Свободна от нашей бестолковой семейной жизни, а главное – от недоверия и страха оказаться слабой.

Через 10 дней мы едем в загс писать заявление о разводе. А на следующее утро меня ждут в больнице на операцию. Два значимых события сливаются вместе, перебивая друг друга. Саша обижен и даже не понимает, насколько серьезно происходящее со мной. К тому же он слишком занят отъездом.

Женю я пока решаю не пугать и рассказать ей обо всем уже после операции. Просто не придумала еще, как сказать ей помягче о произошедших переменах. Так что со мной на связи только друзья: поддерживают, беспокоятся и готовятся варить мне куриные бульоны.

«Мы либо делаем себя жалкими, либо делаем себя сильными – объем затрачиваемых усилий остается одним и тем же.» Карлос Кастанеда

В больнице я плачу. Отказываюсь есть и разговаривать. В наушниках постоянно звучит рыдающий голос Нино Катамадзе, я не могу от него оторваться. Музыка настолько созвучна настроению, что вызывает даже не желание, скорее потребность плакать снова и снова. Мне себя бесконечно жаль. Где тот мой мир силы, секса, здоровья, больших планов и исполнения желаний? Его нет и никогда не будет. Мне страшно трогать свой шрам, я боюсь собственного тела. И у меня нет будущего ни в любви, ни в мечтах.

– А что это мы не едим? – Эти слова выводят меня из состояния жалости и высушивают слезы. Передо мной стоит хирург и с улыбкой смотрит на меня.

– Я… не хочу.

– Вам нужны силы! Берите полотенце, вытирайтесь и пойдем.

– Куда пойдем?

– Курите?

– Да, немного.

– Ну и пойдем покурим, поговорим.

Я медленно встаю, натягиваю халат и плетусь за доктором. Конечно, курить в больнице запрещено, но мы выходим на лестничную площадку между этажами. Он угощает меня сигаретой. Закуриваем.

– Ну и что за слезы? Сильная, красивая женщина, ничего же не изменилось.

– Измени-и-и-лось! – Мой голос срывается, и слезы снова предательски текут по лицу. – Кому я теперь нужна, без груди, больная? Я только развелась! И что мне теперь делать? Все боли-ит! Рука не шевелится.

– А ты не сутулься и не береги свою руку. – Доктор переходит на «ты», но мне это даже нравится. – Что ты ее зажала? Так и будешь перекошенная ходить.

Я непроизвольно распрямляюсь, перекос в мои планы не входит.

– И если ты сама решишь, что никому не нужна, так и будет. Но такие женщины одинокими не бывают, это я тебе и как врач, и как мужчина говорю.

Вглядываюсь в улыбающееся лицо:

– А что, хирургов еще и психотерапии учат?

– Сами учимся!

Разговор пошел мне на пользу. Я наконец-то начинаю замечать, что творится вокруг.

Мир как будто тоже замечает, что я готова его принять. День наполняется звонками, посещениями, разговорами и самое главное – смехом.

Через несколько дней шрам кажется не таким отвратительным, каким я его увидела на самом первом осмотре. Тогда я быстро взглянула на него и в слезах отвернулась, не желая рассматривать изуродованное тело. А сейчас с интересом наблюдаю за тем, как отрывают пластыри, осматривают и обрабатывают. Шов неплохо заживает.

Я нахожу чудесный диванчик в холле и вспоминаю про ноутбук. Так многое хочется выразить, пальцы не успевают за мыслями. Я пишу, пока не зная, где и когда размещу свои записи, это просто наблюдения и мысли.