Навалилась тоска. Руки опустились. Он поплыл…
Татьяна какое-то время его теребила, гнала на какие-то там работы, которые она для него находила. Надо, мол, зарабатывать деньги, а не проедать их и не сидеть на шее у жены. Сама она устроилась в этой жизни быстро и без проблем. Виктор пытался ей что-то там объяснять о своём внутреннем психологическом состоянии, о том, что он артист, заслуженный артист… Татьяна достаточно грубо каждый раз ему говорила – забудь, кем был, важно – кто сейчас. Потом однажды напрямую сказала, кто он сейчас… А тут ещё начались проблемы в интимной жизни. Осечка за осечкой. Витька совсем скис. Татьяна вошла в раж. Последними её словами были: «Я выходила замуж за мужика. Я не мамочка – сопли утирать не буду…» С тем и ушла. Тут же подала на развод. Разменяла квартиру, вывезла мебель. Витьке досталась крохотная однушка на окраине Москвы. Он не сопротивлялся. На суде спокойно подтвердил аргументы жены, что он «законченный алкоголик и импотент». Судья, которая в своей жизни видела-перевидела, женским чутьём для себя определила: «Собака бывает кусачей только от жизни собачей…» Внимательно посмотрела на Ангарского и на его пассию. «Мужик как мужик. Симпатичный, не старый. Хорошо сложён. Побрить, отутюжить…» Глянула на Татьяну, вскинула бровь: «Дура баба. Но хваткая…»
При разделе имущества Ангарский так же безучастно стоял в стороне, когда грузчики выносили когда-то приобретённое им добро. Верховодила всем этим Татьяна. Он стоял, закрыв глаза. Его не было. Он умер…
Сарелли читал проповедь, пытаясь достучаться до сознания Ангарского и хоть как-то подкуражить себя самого. В своём психологическом состоянии он недалеко ушёл от своего друга. Разница была лишь в том, что он кое-что понял сегодняшним утром…
– Нашёл, по ком страдать. Баба с возу…
– Дурак! Я не по ней! Я… в принципе… А-а, тебе не понять…
– Где уж нам уж выйти замуж. Эквилибрист хренов! Ты ж на ногах уже не стоишь!
– Эквилибрист он стоит на руках. Да чё с тобой разговаривать – жонглёр он и есть жонглёр. Смотри! – Витька метнулся на руки. Его тело чуть качнулось, но тут же привычно нашло точку баланса. На тренированных руках прорисовались трицепсы и натруженные вены. Одна его рука вот уже полгода не выключалась в локтевом суставе. Старая травма и дикие нагрузки согнули эту руку в локте и не позволяли теперь той до конца разгибаться. По ночам Витька завывал от боли. Недуг прогрессировал…
Он отвёл больную руку в сторону, прижал её к бедру. Стойка была безукоризненной. Вот и скажи, что ему «полтос»! Красава!..
Он стоял, как вкопанный. Потом кокетливо согнул ногу в колене, выпрямил, хлопнул вытянутую ногу о другую и резко, курбетом, встал обратно на ноги. Тут его повело, и он, размахивая руками, с грохотом полетел к стене, заставленной пустыми бутылками. Сидя на полу, потирая ушибленную голову и больную руку, закончил:
– Ну, как-то так, Санёк!.. Отец меня ставил в стойку, когда я ещё не ходил. На руках я держусь сегодня лучше потому, что простоял на них в жизни дольше, чем на ногах. Так что мастерство не пропьёшь!
– Пропить можно всё, что угодно! Ты просто не пробовал.
– Ну почему же, уже начал, как видишь! Пока не получается. Но я над этим работаю…– Пьяная улыбка Витьки, размазывая чёткие контуры всё ещё красивого лица, кривилась на запёкшихся губах. Не улыбались только ввалившиеся глаза.
