Сэм уставился на разбитую вазу. Его лицо скукожилось под влиянием эмоций, которые он не мог переварить.
«Я просто медлительный», – сказал он, неожиданно тихим голосом. «Время всегда уходит быстро. Это не моя вина».
Их мать отвернулась и заговорила в трубку искусственным голосом. «Мы будем там через двадцать минут, обещаю».
Дэниел стоял среди обломков которые напомнили о том, что видел этот дом. Пятна от воды, оставшиеся после не устранённой прошлой зимой протечки. Никаких сбережений, чтобы залатать дыры. Несочетаемую мебель с развалов и дворовых распродаж. Стену с карандашными отметинами о росте до семи лет, когда измерения прекратились после ухода отца. Даже почтовая служба иногда проезжала мимо их улицы, забыв оставить почту.
«Давай я помогу тебе надеть пальто, Сэм», – наконец сказал Дэниел, пробираясь к прихожей. «И тебе, мам. Я все уберу, когда вы вернетесь».
Его мать кивнула, внезапно выглядя измученной. «Спасибо, Дэниел. Я не знаю, что бы мы без тебя делали».
В этих словах должно было чувствоваться что-то хорошее – одобрение, признательность. Но вместо этого они осели как камни в его животе. Под ними скрывалась невысказанная истина: «Ты всегда будешь здесь с нами. Всегда будешь следить за порядком. Ты единственный на кого я могу рассчитывать.»
Пока они одевались, Дэниел заметил на приставном столике нераспечатанную утреннюю почту. На верхнем конверте был изображен герб университета, который он сразу же узнал.
Сэм проследил за взглядом Дэниела и задержался на нем на секунду. На мгновение – всего лишь на мгновение – его глаза просветлели, как будто он понял, что это могло бы значить. Сэм застыл, как будто хотел что-то сказать.
«Мам, я не могу найти второй ботинок», – пробормотал он.
Когда они наконец уехали, шум шоссе явил свое лицо в полной красе. Постоянное напоминание, что мир проносится мимо них. Через окно, мост Астория-Меглер полностью проявил себя, чистыми линиями пересекая могучую Колумбию. Дэниел мог видеть только его начало, но не его конец. Но и этого было достаточно, чтобы напомнить ему, что мосты существуют, что выход есть, что где-то за пределами постоянного шума и хаоса может быть тишина – и в этой тишине – покой.
Дэниел стоял в гостиной. Тяжесть ветхого дома, хрупкое здоровье матери, непредсказуемый ум брата – давили на него, как руки на горло.
Он подошел к столу и взял в руки конверт на котором было выведено его имя.
Это было не просто письмо – это была дверь.
А он был петлей.
Дэниел провел большим пальцем по запечатанному конверту.
Если он откроет его, что-то обязательно сломается, как тот ящик.
Он не знал, что это будет – семья или он сам.
Надежда – самое жестокое наследство.
Она делает из отчаявшихся – узников.
Учит их считать прутья,
как будто это перекладины на лестнице.
Дэниел стоял босиком на холодном кафельном полу, одной рукой держась за столешницу. Нож ритмично двигался по разделочной доске, каждый новый ломтик лука щипал глаза. За окном наступил вечер пока он готовил ужин – очередную порцию для семьи, которая только потребляет, но редко насыщается.
Три дня. Всего три дня до крайнего срока оплаты за обучение. Эта мысль пульсировала в его сознании с каждым ударом ножа – метроном тревоги, который нарастал с каждым часом. Три дня до того, как исчезнет путь к спасению. Три дня до того, как захлопнется дверь в другую жизнь.
