– Ну что, проголодались? – спрашивает нас гид. И, получив одобрительное мычание, ведёт наше стадо на пастбище.
«Фуд маркет», или «Базар жратвы» – так переводится это место.
Справа скворчит, слева вспыхивает. Вокруг все что-то жуют, слизывают, глотают… Наше чрево стонет.
Нас захлёстывает азарт обжорства, и мы начинаем метаться. Кого же выбрать? Вот китайцы… вот японцы… вот бушующие в этом году свиным гриппом мексиканцы… Нет, к ним не пойдём, хоть и дёшево… О, пуэрториканцы!.. Стоп! Лучше к бразильцам!
– Смотри, – пихаю я жену в бок, – десять долларов, наваливай сколько влезет.
– А сколько влезет? – спрашивает она.
– Влезет, влезет! – уверяю я её.
И мы идём.
Тарелки просто гигантские. Железобетонные. С тройным дном. Мы нагребаем.
– Морковку бери, – дышит мне в лопатку супруга, – и салатиком, салатиком озеленяй.
В блюде уже гора, а мы только к мясу…
Ничего! Утрамбовываем ложками, создаём плоскогорье и киваем раздатчику:
– Мор, френд, мор! И с того шампура тоже!
Горячий жир течёт по рукам… Стерпится…
За десять долларов и карманы набьём, и за пазуху напихаем.
Вены взбухают, пот застилает…
И вот, наконец, я грохаю на кассу своё корыто.
Девчушка-кассирша, беспомощно озираясь, зовёт подмогу. Сбоку вклиниваются двое и, оттерев меня массивными животами, взваливают мою тарелку… НА ВЕСЫ?!
– Смотри-ка, что делают! – едва не задыхаюсь я. – Они же наш харч взвешивают!
А потом мы сидим грустные.
Аппетита – ни в одном глазу. Перед носами дымятся пищевые пирамидки Хеопса, а мы больше их не можем.
– Может, голодным раздать? – оглядываюсь я. – Должны же здесь быть хоть какие-то голодные. Капитализм как-никак…
Над нами кружат мухи. Нас тянет в сон. И жена лениво ковыряет вилкой в моём колене.
– Ладно, – говорю, – чего зря сидеть. Пойдём, что ли, осмотримся…
И правда, торопиться нам некуда. До автобуса ещё целых двадцать минут, и потому шествие наше чинно. Мы ж в Америке!
Обтекаемые людским потоком, выходим на фарватер. Мимо нас проплывают обмотанные золотыми якорными цепями темнокожие ребятишки. Проворно снуют мелкие мексиканские женщины.
Смоляные пучки на затылках, кошёлки, сумки, пёстрые одежды… Все устремлены в серое одноэтажное здание с волшебным словом Sale.
Делать нечего, заходим и мы.
– Да-а!.. – обвожу восхищённым взором бескрайние просторы текстильно-кожевенного рая. – Это вам не Пипиткин!
– То, что надо, – причмокивает супруга.
– Да нас же тут затопчут? – осторожно замечаю я.
– То, что надо! – повторяет она.
И бодро врывается в толпу.
– Стой! – кричу. – У нас же автобус!
Но рыба уже в своей стихии.
Людской кисель густеет, обволакивает. Вокруг эшелоны тряпья, магистрали вешалок, небоскрёбы стеллажей…
Сияя улыбкой победительницы, вдруг откуда-то выныривает моя благоверная, и в её судорожных пальцах я замечаю мяч!
– «Адидас»! – рапортует она. – Сынулику! Берём!!!
– Переть из Америки мяч?! Да у нас такого добра на каждом углу.
Но морзянка не смолкает:
– Сынулику! «Адидас»! Берём!
– Автобус, – говорю, – через пять минут!
– Пять минут – это вечность! – суёт она мне мяч в руки и кидается в обувной омут.
– Ладно, – бормочу, – займу пока очередь.
«Линия», как принято тут именовать очередь, длинная, кручёная, будто клейкая лента, и со всех сторон облеплена мухами тележек.
Жена где-то там. А я тут, как идиот, с мячом.
