Слоноподобная кассирша, подминая под себя крохотный стульчик, обрушивается за кассу и подзывает покупателей жестом усталой труженицы борделя.
Законопослушные граждане нерасторопно перестраиваются, и я, обойдя одного, другого и юркнув под третьего, хватаюсь за прилавок.
Покупатели ропщут, но пока вроде не бьют. Кассирша безучастна.
И тут в спину мне занозой вонзается родная речь:
– Смотри, каков наглец! Будто на Привозе!
Оглядываюсь – пожилая пара. Он – в бейсболке и сандалиях, она – в сарафане, с морковным мотыльком на губах.
Стыдливо пожимая плечами, я объясняю:
– Автобус отходит. Понимаете, граждане?
– Ну конечно же, русский! – оживляется мужчина. – Кто ж ещё?!
За «русского» мне становится немного обидно.
– Жлоб! – усугубляет морковный мотылёк. – Мы от них – оттуда, а они к нам – сюда!
– У меня только это, – отвернувшись от бывших соотечественников, подсовываю я свою покупку кассирше. – Джаст ит.
Но не успеваю я произнести эту выстроенную в голове фразу, как на прилавок плюхается ворох тряпья, туфель и чемодан.
Жена подоспела.
В итоге после расплаты мы мчим к автобусу в режиме «ПОЛНЫЙ ВПЕРЁД!».
Опаздываем уже на четверть часа и потому с автомобилями безрассудно играем в кегельбан. Они, к счастью, промахиваются.
Купленный мяч «Адидас» лупит меня по коленям и чуть выше.
– Нах… нах… – ору я на бегу, не в силах сформулировать. – Зачем тебе этот мяч?!
– Сину-у-улику! – отзывается жена, в продольном шпагате взлетая над турникетом.
Мы запрыгиваем на подножку автобуса, и тот трогается.
– Американцы жуткие снобы! – делимся мы с группой свежими впечатлениями. – Представляете, обозвали нас жлобами и не пускали без очереди. Меркантильные, жалкие людишки!
– Капиталисты! – сходится в едином мнении дружный коллектив отдыхающих.
Весь последующий путь гид обильно пенится, живописуя местные красоты. Только и слышно: «Санта-Моника!.. Санта-Моника!» После чего все с удовольствием начинают смаковать курьёз с Моникой Левински.
Когда же через полчаса нас выбрасывают на побережье и экскурсанты тонкой струйкой начинают стекать в сторону океана, жена вдруг говорит:
– А пойдём-ка лучше по магазинам. Что, мы океана не видели?
Сказать по чести, океана мы не видели, но что есть океан в сравнении с товарообменной стихией капитализма?
Пицца…
Гамбургер…
Галантерея…
Ощущение, будто Америка живёт принципом «прикупил, закусил и обновил гардероб на размер больше». Видимо, такова тут маркетинговая стратегия.
Мы движемся зигзагами, обрастая кулями, словно крендель мухами, и с нами все здороваются.
– Ты его знаешь? – указываю я на кивнувшего нам господина.
– Впервые вижу, – отвечает жена.
– А этого? Ты что, здесь была?
– Они просто вежливые.
Даже нетрезвый бомж, типа «хомлесс», оторвался от стены, чтоб спросить у нас: «Хау а ю?»
«Что за люди?» – поражаемся мы.
А вскоре заражаемся и сами.
– Хау а ю? – принимаюсь я допытываться у прохожих.
– Сенкс! – отвечают те. – А «хау а ю» ты?
А ещё создаётся впечатление, что все здесь непрерывно едят.
Большинство закусочных не имеют дверей, и всё изобилие буквально выплёскивается наружу, чтобы топить тучнеющих на глазах граждан.
Раскорячившись литыми ножками, вдоль бульвара тянутся массивные скамейки, и некоторые из восседающих на них граждан, находясь под действием чего-то явно не алкогольного, оживлённо беседуют сами с собой.
– Ты что делаешь? – хватаю я жену за руку, когда та пытается сфотографировать женщину, раскинувшую себя в неимоверном приступе откровения.
