Там, где трещины становятся рассветом - страница 3



Сад

Таня впервые увидела его в старом городском парке, где апрельский дождь вышивал лужи серебряными нитями. Виталий сидел на скамейке под липой, читал книгу в потрёпанном переплёте, а на коленях у него спал бродячий пёс, пригретый курткой. Она замедлила шаг – не из-за мужчины, а из-за собаки: Таня всегда верила, что характер человека виден по тому, как он обращается с теми, кто не может попросить о помощи.

– Он вам не помешает? – она кивнула на пса, поправляя зонтик, с которого струился дождь.

– Наоборот, – Виталий приподнял книгу, и Таня прочла название: «Ботаника для чайников». – Говорят, собаки лечат от одиночества. Я угощаю их печеньем, а они меня – историями.

Он вытащил из кармана пакетик с крошками, и Таня рассмеялась – смех у неё был звонкий, как колокольчик в майском ветре. Так началось их лето: прогулки по заросшим тропинкам, где Виталий показывал ей, как отличить подорожник от мяты, и вечера на его крошечной кухне, заваленной горшками с рассадой. Он выращивал помидоры на подоконнике и мечтал разбить сад, а Таня, архитектор по образованию, чертила эскизы грядок-лабиринтов между чашками ромашкового чая.

Они поженились в сентябре, под яблоней, усыпанной плодами. Вместо фаты у Тани был венок из плюща, а вместо лимузина – трактор соседа-фермера, украшенный полевыми цветами. Виталий прошептал ей на ухо, пока гости пели народные песни: «Ты моя садовая фея. Давай вырастим целую оранжерею детей».

Первый сын родился в мае, когда цвела сирень. Его назвали Львом – потому что он кричал так громко, что в гнезде под крышей проснулись стрижи. Второго, Тимофея, принесла осень: он молчал первые три месяца, зато потом заговорил сразу стихами Бродского, которые Таня читала вслух по вечерам. Третий, Елисей, появился на свет в метель; акушерка шутила, что он спешил на первый снег. Четвёртый и пятый, близнецы Артём и Мирон, родились в один июньский рассвет – будто решили сэкономить маме время.

Их дом, похожий на пчелиный улей, гудел от смеха, скрипок (Лев обожгал пальцы о струны), запаха пирогов и земли с огорода, который Виталий наконец разбил за сараем. Там росли тыквы-великаны, подсолнухи, цеплявшиеся за облака, и мята, которую Таня добавляла в лимонад. По выходным они устраивали «охоту на драконов» – так Виталий называл прополку сорняков, а дети, вооружившись лопатками, спасали «пленённые томаты».

Когда близнецам исполнилось пять, Таня нашла в старом сундуке те самые эскизы сада-лабиринта.

– Пора? – Виталий обнял её за талию, пахнувшую дрожжами и детским шампунем.

– Ты же обещал мне оранжерею, – она ткнула его в нос мукой с ладони.

Они копали грядки всей семьёй. Лев рыхлил землю, Тимофей читал вслух инструкции, Елисей рисовал таблички с названиями растений, а близнецы, серьёзные, как профессора, сажали семена, приговаривая: «Спите сладко, растите гладко».

Теперь в их саду, кроме овощей, живёт скамейка из старого парка – ту самую, где когда-то дождь сплел две судьбы. Виталий уверяет, что по ночам там шепчутся листья: благодарные помидоры рассказывают новым росткам историю о мальчике, который угощал пса печеньем, и о девушке, которая поверила в волшебство обычного дождя.

А Таня, заваривая чай на веранде, смотрит, как их сыновья бегут по тропинкам, и думает, что сад – это не про растения. Это про то, как из маленьких зёрнышек заботы вырастают деревья, под которыми хочется жить целую вечность.