Алина сидела на старой скамейке в парке, где они с мамой любили встречать рассветы. В руках она сжимала шерстяной шарф, пропитанный мамиными духами – последней нитью, связывающей их миры. Слёзы падали на шершавое дерево, растворяясь в узорах коры. Каждый шелест листьев отзывался эхом потерянного смеха, каждый луч солнца сквозь тучи напоминал её тепло.
На седьмой день дождя, когда Алина в сотый раз перечитывала мамины записи в поваренной книге, в дверь постучали. На пороге стояла соседка, баба Нина, державшая ветку цветущей яблони посреди октября. «Саженик от твоей матушки, – прошелестела старушка. – Она весной просила отдать, когда деревце зацветёт в неурочный час». Алина не поняла тогда, как спящие почки могут ожить после первых заморозков. Но взяла ветвь, поставив в вазу у окна.
Ночью её разбудил аромат – густой, медовый, точь-в-точь как в детстве, когда мама варила яблочный джем. В комнате танцевали тени от дрожащего пламени свечи, а на столе лежал конверт с надписью «Для моей девочки», написанной маминым округлым почерком. Сердце Алины замерло. В письме было три листка: рецепт того самого джема, схема клумбы с розами, и.… приглашение на чай «в честь первого снега», датированное сегодняшним числом.
Она шла к парку, не чувствуя под собой земли. У их скамейки дымился термос, а рядом лежала коробка с маминой рубиновой брошью в виде яблока. «Ты же знаешь, я всегда рядом», – прошептал ветер, запутываясь в её волосах. Алина налила чай – с корицей и терпкой айвой, как мама любила. И вдруг поняла: это не сон. Это ритуал, который мама подготовила, зная, что осень будет для дочери самой трудной.
На следующий день Алина разожгла печь. Джем по маминому рецепту получился с горчинкой, как и её слёзы. Когда она разливала золотистую массу по банкам, в окно постучала девочка-соседка: «Пахнет как у бабы Зины! Она мне всегда давала варенье от простуды». Алина протянула ей банту, обвязанную лентой. К вечеру у порога стояли трое ребятишек с пустыми чашками и глазами, полными надежды.
Теперь по утрам она поливает розы, посаженные по маминому чертежу. Баба Нина научила её обрезать ветки так, чтобы весной сад взорвался цветом. Ветка-чудесница пустила корни в горшке – к Рождеству Алина высадит её рядом со скамейкой. Иногда по ночам она всё ещё плачет, но чаще смеётся, вспоминая, как мама пересаливала суп или пела дурацкие песенки про мармеладных лягушек.
Сегодня Алина несёт в парк термос с чаем и две кружки. Снег хрустит под ботинками, точно так же как в последнее утро их совместной прогулки. «Смотри, мам, – она прикасается к броши, – твои яблони пережили метели». Ветерок колышет ветви, и ей чудится лёгкое прикосновение к щеке – словно кто-то вытер каплю, упавшую не от горя, а от благодарности.
Светлячки в карманах ночи
Ты идешь по улице, где фонари погасли, а тени кажутся длиннее обычного. Не потому, что ночь темнее – просто сегодня все внутри сжалось в комок. В кармане пальто лежит смятый листок с надписью «надо бы перестать бояться», но ты уже даже не помнишь, когда его туда положил. На плечах – плащ из «а что, если», сотканный из тех вопросов, что грызутся, как крысы в подполе, каждую полночь. Ты уже почти привык к их шороху.
Ноги сами несут тебя вперед, мимо спящих витрин, где манекены застыли в вечных позах счастья. Ты всегда думал, что их улыбки выглядят фальшиво, но сейчас, в этой темноте, они кажутся почти живыми. Может, потому что ты наконец перестал притворяться, что тебе не больно?
