Там, откуда родом страх - страница 19

Для Натальи началась новая полоса жизни. Забот у нее прибавилось. Теперь на ее попечении был еще и Степан. Первые дни не принесли ничего нового. Больной по-прежнему отказывался по утрам умываться и бриться, к приходу доктора напивался и потом спал, иногда не просыпаясь до следующего дня. Евдокия Ивановна вздыхала, но, жалея сына, каждый день отправляла в его комнату графин водки. Наталья, было, сделала ей замечание, но та лишь горестно отмахнулась от нее. Дескать, куда тут денешься, больно ведь человеку, сострадание иметь надо. По прошествии недели доктор принес костыли и, сняв повязки, сказал, что уже сегодня можно начинать учиться ходить. Присутствовавшая при этом мать увидала зарубцевавшиеся швы и поняла, что снова допустила ошибку. Перевязки не могли в последнее время причинять боль, а она по-прежнему позволяла сыну пить. Этот день прошел как обычно. Костыли так и остались стоять там, где прислонил их к стене доктор, но на следующий день утром вместо кухарки с графином водки в комнату без стука вошла Наталья с бритвенными принадлежностями на круглом подносе, поставила его на туалетный столик и придвинула его к середине кровати.

– Пожалуйте бриться, – с легкой иронией в голосе произнесла она.

– Господи, зачем мне все это? Принесите мне лучше водки.

– Водки по утрам больше не будет, – строго и властно изрекла Наталья. – Хватит издеваться над своим здоровьем. При такой жизни вас надолго не хватит.

– А кто здесь решил, что я собираюсь долго жить? – с вызовом и откровенным раздражением спросил Степан. – Это моя жизнь, и только мне решать, как я ею распоряжусь.

– Нет, вы не правы, – с некоторым пафосом в голосе заявила Наталья. – Человек вообще не властен над собой, он не может просто быть совершенно свободным. Ведь мы все ходим под Богом, над каждым кто-то или что-то властвует, если не личность, то закон или устав. Даже привычки и пороки часто оказываются сильнее нас. Мы становимся зависимыми и от них, они властвуют над нами. Мы лишь в своих мыслях свободны, да и то относительно. Ведь заповеди Божьи нельзя нарушать даже в них. Получается, что мы свободны только в выборе богоугодного дела, а все остальное предопределено. Так что извольте бриться. Ваше поведение очень напоминает самоубийство, а это большой грех.

– Вы бы вышли, – пробормотал оторопевший Степан. – Я же не одет.

– Вам одному не справиться. Вы же в рубахе, прикройте исподнее одеялом и садитесь. Да и стесняться меня нет причин, я всего лишь прислуга.

– Маменька вас иначе представила.

– И как же? – с притворным равнодушием спросила Наталья.

– Товаркой, или компаньоном, если на французский манер. Вы французскому обучены?

– Где уж нам с суконным-то рылом, – небрежно отмахнулась Наталья. – Так, немного, лишь бы объясниться.

– Что-то вы себя совсем не цените, – с укоризной сказал Степан, спуская на пол прикрытые одеялом ноги.

– Ну и что же я должна делать? Я совсем не разбираюсь в мужском туалете. Мои братья и батюшка не брили бород, портняжными ножницами подравнивали, а других мужчин я не знаю. Что из книг узнала, то и принесла.

– Вы ведь из деревни. Там, действительно, бритье не в моде. Хозяйство у вашего батюшки большое?

– Так это, смотря какими мерками мерить. Если с соседями сравнивать, так большое, а если с помещиком – то вроде и нет. Хотя в недороды барин к батюшке моему за помощью обращался. Правда, батюшка уж три года как скончался. Иначе бы я в город не попала. Теперь братья мои хозяйством заправляют. Ну, хватит всякую ерунду молоть, давайте начнем. Что я должна делать?