Там, за огненной рекой - страница 17

Впрочем, в том имелся смысл. Возвращаться – всегда и везде – плохая примета.

В посмертии движение возможно только вперёд.

Наверное.

Лиля упрямо выдвинула подбородок. Узнаем. Всё узнаем и даже «сову эту мы разъясним»!

Она ушла не оглядываясь – так же, как в жизни, когда уходила оттуда, где ей становилось невыносимо. Лиля была неудобной женщиной: её «хватит» означало жирную и окончательную точку без возможности превращения в запятую. Многоточия она тоже не жаловала. Уходя, всегда знала, что за её спиной мосты сгорают до основания – потому что сама же их и поджигала.

Но на этот раз обошлось без пироманских аффектов.

Вскоре после её ухода, медленно перекатывая клубы, в дом анакондой вполз туман, заполнил собой все комнаты, включая чердак, и жадно вобрал в себя малейшие следы её пребывания.

Туман никогда не бывал сыт. Как всякая пустота, он жаждал наполнения – и не был способен что-либо действительно принять.

Когда, так и не насытившись, он выполз на улицу, дом выглядел абсолютно чистым и нежилым – точнее сказать, неживым: стерильным, как операционная, и готовым к приёму следующего постояльца.

Лиля об этом не знала и безоглядно шагала вперёд. Перепутье для неё в любом случае завершилось, так что всё, что осталось за спиной, значения уже не имело.

Возможно, ей стоило хотя бы сейчас изменить своей привычке не оглядываться на прошлое, но даже если она и решила бы это сделать, густой туман не позволил бы разглядеть бесшумно крадущуюся вслед за ней нескладную, ломаную фигуру на тонких птичьих лапах.

Так что, наверное, к лучшему, что она никогда не оглядывалась. Чудище, в отличие от неё, прекрасно ориентировалось в тумане.

Клубок прыгал себе и прыгал, оставляя за собой едва заметную, пунктиром подсвеченную дорожку. Расстояние между ними не превышало пяти шагов, но время от времени Лиля почти теряла из виду свой «навигатор» – густой молочный туман накатывал волнами, обволакивал её босые ноги, цепкими щупальцами обвивал лодыжки, будто хотел удержать, поглотить, сделать своей частью.

Когда клубок исчез в первый раз, грудь Лили сжало ледяное кольцо страха. Но почти сразу в плотной пелене марева вспыхнули рыжие искорки, рассыпались золотыми брызгами, и туман отступил, недовольно клубясь.

Они двигались так, вероятно, целый день: клубок, ведущий свою странную пляску, и Лиля, следующая за ним сквозь бескрайнее молочное пространство. Ориентиров у неё никаких не осталось, и оценить пройденный путь не представлялось возможным. Время здесь текло иначе, то растягиваясь в тягучую бесконечность, то сжимаясь в одно мгновение.

И вдруг – на изломе туманного полотна, где этот вымороченный мир словно бы перегнули дугой, как полоску бумаги, – выросла тёмная громада. Сперва это была лишь смутная тень на горизонте, но с каждым шагом контуры становились четче. Туман начал редеть, превращаясь в рваную кисею, сквозь которую вскоре проступили очертания огромных деревьев.

В замешательстве Лиля замерла на пороге этого перехода.

Перед ней открылся древний лес: бескрайний, величественный, держащий ветер в своих высоких кронах.

Воздух здесь был другим – не спёртым и тяжёлым, как в тумане, а наполненным шепотом листьев и смолистым дыханием хвойных деревьев. Огромные корабельные сосны с потрескавшейся корой заслоняли макушками небо; их стволы, испещрённые глубокими бороздами, напоминали древние колонны забытого храма. Редкие лиственные деревья, искривлённые от недостатка света, клонились в немой жалобе к земле, сплетаясь ветками в скорбные арки. Между стволами деревьев колыхалась лёгкая сизая дымка, похожая на оборванную паутину. Она стелилась по земле, окутывая корни и камни, придавая всему вокруг зыбкость сна.