– Почему же сегодня госпожа о муже помышляет? – поинтересовался Болта.
– Был бы муж, эти – глаза бы поднять боялись. Дед берёг меня, всё хотел отдать лучшему. Где же лучшие? Да если и есть, за милость могульцев готовы Коран сжечь.
– Дай Аллах, повелитель отыщется.
– А если нет, Болта? – Ульджай отвернулась, чтобы мужчины не заметили её смятения. – Что если он мёртв?
Под копытами неприятно скрипели камешки. Пустынная область с изредка проскакивающими деревьями и сухостоем недружелюбно встречала путников. Лай собак вполне мог привлечь внимание заблудившегося человека, если только горные массивы не обманут: ветер был коварным игроком. Мохаммед-Ходжа, близкий друг Хусейна, несколько раз предлагал разделиться, но остальные не соглашались, ссылаясь то на небольшое количество всадников, то на необходимую военную помощь в будущем – если на Казгана напали. В утрате доверия соплеменники не признавались из опаски поставить честь под удар. Хисрау-Баян-Кули, старший в отряде, старался придумать тему для разговора и припоминал случаи многолетней давности: как их эмир едва не погиб в схватке с султаном, затем – под Самаркандом, или от тяжелейшей раны, которую нанёс Казан-хан. Постепенно все оживились. Казган и правда был счастливчиком: не одну битву застал, узнал сладость почтенных годов в окружении многочисленного потомства.
– Аллах, сохрани, – шептала девушка, прикрыв платком половину лица.
До самого вечера они рыскали между ущельями, объехали всю долину вплоть до побережья Джайхуна, но обнаружили лишь оставленные лошадьми следы. Кто-то сказал, что надо бы вернуться, и тоже чуть не словил стрелу. Ульджай, горя негодованием, обратилась за поддержкой к Хисрау-Баяну-Кули.
– Завтра пересечём Джайхун, там посмотрим. Что нам стоит? – сказала она, проглатывая отчаяние.
Вождь придерживался схожего мнения.
– Если повелитель погиб, тело похоронить следует. Шакалам своего эмира я не отдам, – разъяснил он молодым воинам. – А повернём назад, когда опять на поиски выдвинемся?
Так и решили заночевать, разбив посреди поля шатры. Однако же на длительное времяпрепровождение вдали от дома не рассчитывали – запасы истончались. Ульджай тянуло вперёд к реке: сон отступал, стоило подумать о судьбе деда.
– Ты ничего не съела, ага, – Хисрау-Баян-Кули приметил, что девушка отказалась от вяленого мяса, которое заботливо протянул ей евнух. – Нужно беречь силы.
– У меня достаточно сил, – грубо раздалось в ответ. – Пока не найду повелителя, никому покоя не дам. И себе тоже.
– Глупо, ага, глупо.
– Разве? Когда враги убивали вашу дочь, вы в юрте сидели? Вы боролись! Вот и я бороться буду.
– Настырная! – промолвил Хисрау тем же тоном. Поначалу хотел огрызнуться по поводу трагических событий в Самарканде, но потом сделал вид, что не слышал этого. В его воспоминаниях треск костра сопровождался криками погибающих – их мужчина не забудет, даже если город, где произошла резня, поглотит песок. В его маленькую беременную госпожу могульцы воткнули лезвия десять раз. Хисрау был участником многих сражений, но с такой жестокостью, какой отличился завоеватель из Джете, не сталкивался никогда. Туглук-Тимур хану удалось изгнать хорасанских эмиров ценой, которую не каждый бы заплатил: власть требовала великих жертв. Страшную смерть принял Абдулла, бывший тогда наместником Казгана. Лишь позже, значительно позже Хисрау-Баян-Кули понял, как глупо было рассчитывать, что гарем пощадят.
