Ульджай наблюдала за неожиданно притихшим родственником. Она жалела его – человека, когда-то давно потерявшего всю семью и в том числе не родившегося внука.
– И кто меня тянул за язык? – вздохнула девушка.
– Нет, ты права, ага. Наша жизнь сводится к борьбе. Предложат умолкнуть, рот зашить, спрятать голову – откажись! Люди выживают, когда стремятся выжить. А примут покорно свой рок, сгинут. Ни враги не вспомнят, ни собственные дети. Да и детей не будет, а с детьми племя исчезнет. Не бойся принимать вызовы, это единственное, что нас спасает.
– Спасибо, дядя.
На Ульджай нашло успокоение. Она забрала у евнуха мясо и чуть-чуть пожевала, совсем не чувствуя вкуса, потом, повозившись на шкуре, задремала. Ночь пролетела на удивление быстро. Несколько часов – и солнце отогнало тьму от горизонтов. Равнина нагревалась, а вскоре земля уже источала жар, от которого путникам делалось дурно. У Джайхуна дышалось легче: влага проникала в воздух, насыщенный запахами водорослей, глины и конской шкуры. Но радость при виде воды пропала, когда собаки потеряли след. Словно осиротевшие, воины кругом оглядывались и вновь заспорили, какого держаться направления – то ли идти по течению, то ли пересечь поток. У девушки душа закоченела, когда стало ясно, что ехать придётся вслепую.
Чувство долга, с каким вели поиски, под вечер сменилось обыкновенным упрямством: с пустыми руками возвращаться не хотелось, а тем более смотреть в глаза людям. О пище тоже не особо задумывались, договорившись в случае чего отлучаться на охоту.
– Брат всё равно приедет, только когда с бадахшанскими эмирами разберётся, – сказала Ульджай уставшему от дороги Хисрау-Баяну-Кули.
– А я и не рассчитываю, что завтра окажусь дома, – старик мрачно ухмыльнулся.
На четвёртый день пожаловали гости.
Тимур прислонился к стволу дерева, изучая с каменистого берега разворачивающееся событие: пожалуй, это стало его первым развлечением за весь тот срок, пока барласы мчались в Хорасан без продыху. В другой раз он бы отвернулся и, как человек чести, либо сам начал сторожить жертву, либо на худой конец отправился бы к группе незнакомых мужчин, которые о вторжении явно не подозревали. Капли красиво стекали с кожи гурии. Откинув волосы на плечо, девушка водила ладонями по шее, груди и бёдрам. В белой реке её обнажённое тело выглядело заманчивым, поэтому Тимур об своём уходе только попытался задуматься – взгляд оторвать не удалось.
– Ослепнуть мечтаешь? – прокричала она, гордо выпрямившись вместо того, чтобы прикрыться.
– Ради такого зрелища рискнуть можно.
– Вот доберусь до лука, и узнаем, как рисковать любишь!
– Сдаюсь, ага, не гневайся, – Тимур даже приподнял руки, изображая, что совершенно беззащитен перед соперницей. Та пыхтела от негодования. Не желая её больше мучить, барлас отвернулся. Девушка воспользовалась моментом, выскочила из воды и впопыхах натянула платье и халат. Только удостоверившись, что одета прилично, Ульджай подняла лук.
– На проходимца ты не похож, – сказала Тимуру, который вновь уставился на неё тёмными неистовыми глазами. – Хотя не важно, мне до тебя дела нет.
– Зря ты так, ага. Мало ли, какие у проходимцев намерения.
– Если настаиваешь, я выпущу стрелу, и мы на этом закончим!
Колчан за мгновение потерял в весе. Тимур, ставший вдруг живой мишенью, с неприкрытым восхищением любовался ручкой, натягивающей тетиву. Он также мог выхватить меч и быстрым ударом разломать чужое оружие: Аллах свидетель, множество раз ему доводилось проделывать такое с врагами. Но возмущённую девушку Тимур врагом не считал. Лицо, обрамлённое длинными мокрыми волосами, воскрешало старые воспоминания – что-то из юношества, из времён его становления как воина.
