Смерть, не в обиду Раулю будет сказано, это вовсе не боги, богини или реки, полные рептилий. Смерть – это медленный распад человека.
Правы, ох правы были мои родители: смерть страшна. Я бы немедленно бросился наутек, если бы не Рауль, потащивший меня к почти лысой даме.
– Извините, что беспокоим, мадам…
– Зд-ддравств-в-уйте, – запинаясь, сказала она голосом, дрожавшим сильнее, чем ее тело.
– Мы – студенты из школы журналистики и хотели бы взять у вас интервью.
– П-по… почему у меня? – с трудом произнесла она.
– Потому что ваш случай нас заинтересовал.
– Нет… во мне… ничего… интересного. У… уходите!
От истекающего слизью существа мы никакой реакции так и не дождались. Тогда мы направились к вонючему старичку, который принял нас за пару карманных воришек. Он засуетился, будто его оторвали от крайне важного дела.
– А? Что? Чего вы хотите?
Рауль повторил:
– Мы учимся в школе журналистики и готовим репортаж о лицах, переживших кому.
Старичок сел в кровати и горделиво выпрямился:
– Ясное дело, я пережил кому. Пять часов в коме, и, смотрите-ка, я все еще здесь!
Глаза Рауля вспыхнули.
– Ну и как там? – спросил он, словно разговаривал с туристом, приехавшим из Китая.
Старичок ошалело уставился на него:
– Что вы имеете в виду?
– Ну, что вы пережили, пока были в коме?
Видно было, что собеседник Рауля не понимал, куда тот клонит.
– Да я же говорю, я пять часов провел в коме. Кома, понимаете? Это именно когда ничего не чувствуешь.
Рауль не сдавался:
– У вас не было галлюцинаций? Вы не припоминаете света, ярких красок, чего-нибудь еще?
Умирающий вышел из себя:
– Кома – это вам не кино! Начнем с того, что человек очень болен. Он приходит в себя, и у него все тело ломит. Тут не до гулянок. А вы в какую газету пишете?
Вдруг откуда-то выскочил санитар и тут же разорался:
– Это что такое? Сколько можно беспокоить моих больных? Кто разрешил войти? Вы что, читать не умеете? Не видели: «Посторонним вход воспрещен»?
– Вместе против дураков! – выкрикнул Рауль.
Мы бросились наутек. И конечно, заблудились в лабиринте кафельных коридоров. Мы промчались через палату для больных с ожогами третьей степени, через отделение, полное инвалидов в колясках, а оттуда попали прямо туда, куда ходить не следует. В морг.
Обнаженные трупы рядами лежали на дюжине хромированных поддонов. На их лицах застыли гримасы предсмертных мучений. У некоторых глаза еще были открыты.
Молоденький студент, вооруженный клещами, снимал с мертвых рук обручальные кольца. У одной женщины палец опух, и кольцо никак не слезало. Студент зажал ее палец клещами, чик – и палец шмякнулся на пол.
Я тут же упал в обморок. Рауль вытащил меня наружу. Мы оба были без сил.
Мой друг оказался неправ. Правы были мои родители. Смерть омерзительна. На нее нельзя смотреть, к ней нельзя приближаться, о ней не следует говорить и даже думать.
25. Лапландская мифология
Для лапландцев жизнь – это губчатая масса, покрывающая скелет. Душа находится в костях скелета.
Поймав рыбу, осторожно отделяют мясо, стараясь не повредить ни одной косточки. Потом бросают рыбий скелет в то же самое место, где выловили рыбу. Лапландцы убеждены, что природа заставит скелет обрасти новым мясом, рыба оживет и через несколько дней, недель или месяцев на этом же месте их будет поджидать свежая добыча.
Плоть всего лишь украшение, а вот кости – истинное вместилище души. Так же думают монголы и якуты, которые собирают из костей скелеты убитых ими медведей. Чтобы не повредить хрупкие кости черепа, у этих народов запрещено есть мозги, хотя это и деликатес.
