Алексей вспомнил, как однажды Василий, его друг еще со школьных лет, как-то в шутку сказал, что большинство людей проживают свою жизнь на автопилоте, как если бы они были пассажирами в собственной голове, а не пилотами. Эта идея тогда показалась забавной. Абсурдной даже. Но сейчас, холодным ноябрьским вечером, глядя на мокрое запыленное стекло, Алексей твердо знал, что это правда. Он был именно таким пассажиром, не выбирающим маршрут, не знающим координат, и, что хуже всего, совершенно не уверен в том, что хочет приступить к управлению.
«Представь, – обратился он мысленно к Василию, – что ты сел в машину, а руль оказался прикручен к сиденью. Ты можешь жать на газ, но куда везешь себя – загадка. И вместо того, чтобы ехать, ты пялишься в навигатор, где все точки названы «Неизвестно»».
Снаружи ветер усилился. Ночное небо было черным, мрачным. Алексей смотрел, как один за другим срывались листья с деревьев, вгрызаясь мокрыми жилками в землю. Огромный тополь у края двора бил голыми ветвями о стены соседнего дома. Глядя на этот деревенский разгул стихии, с виду совершенно человеку не подвластный, Алексей чувствовал странное отвращение к самому себе. Мысли снова начали нестись.
«Вот оно, – подумал он, – жизнь, событие, движение. Природа, шум… Все вокруг меня есть, как должно быть. А я? Какое я значение вообще имею для этого мира? Что останется от меня в этой грязи, в этих листьях, после этого дождя?» Ну действительно. Есть ли он сейчас и в полном смысл, ощущение!
«Может, я просто ошибка в глобальной программе? – размышлял он дальше. – Как опечатка в коде, которая не ломает систему, но заставляет её слегка подтормаживать. Компьютер ворчит: «Синтаксическая ошибка в строке 3.045.678», но продолжает работать. А я – эта самая строка. Никому не нужная, но упорно существующая».
Алексей заметил своё отражение в мутном стекле. Лицо казалось чужим, как будто это был незнакомец, заблудившийся в его комнате. Тёмные круги под глазами, сухие губы, небритая щетина – всё это выдавало состояние, в котором он находился уже давно. И вдруг эта мысль о фонарях, которые так слабо боролись с тьмой снаружи, пересеклась с другой – более мрачной, более неизбежной.
«А ведь каждый, рано или поздно, сталкивается с одним и тем же: свет погаснет, – подумал он, неподвижно глядя в точку где-то за стеклом. – Но сколько же людей, наверное, тайно завидуют этому мгновению. Мгновению, когда всё решается раз и навсегда. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца, не так ли? Разве это не так?»
Он наморщил лоб, вздохнув глубоко, но сладости в этом дыхании не было. Внутренние стены его сознания точно начали рушиться, одна за другой, громко, как падающие каркасы старых зданий.
«Танцы со смертью, вот что это такое, – размышлял он дальше – жизнь, вся жизнь. «Мы всё время кружим с Нею по невидимому паркету, иногда ведомы, иногда сами тянем её вперёд. Только одно неизменно: музыка закончится, и не нам решать, когда. Главное лишь в одном – не оступись заранее, чтобы не рухнуть неуклюже в середине мелодии».
При этой мысли на лице Алексея появилась слабая, едва заметная тень улыбки. Но улыбка тут же угасла, будто стеклянная фигурка, нечаянно выпавшая из рук. «А если оступиться – так ли это плохо? Танго предполагает азартный шаг. Может, лучше самому выбрать момент, когда замолкнет оркестр, чем ждать, пока неловкая рука скрипача сорвётся на фальшивую ноту?» Эта мысль настойчиво пульсировала в его голове.
