По дороге попали под бомбежку, погиб водитель. Мне пришлось сесть за руль. Удачно проскочили через обезлюдевший Могилев. Потом искали штаб в Чаусах. Долго препирались с охраной, но нас наконец пропустили к нужному нам начальству… Так я впервые побывал в крупном фронтовом штабе и увидел, что это такое. Довольно интересные впечатления.
Штаб размещался под землей и был очень хорошо оборудован. Я был удивлен, когда увидел, какое же там царит спокойствие: работают телефонисты, командиры… Ну а мы по сравнению с ними выглядели как-то не очень ухоженно. Они сразу подмечали это…
Хватают меня прямо за руки. И каждый тащит в свой маленький подземный кабинет:
– Ты откуда? Где немцы?
Что видел и знал, я им рассказал. Мне стало ясно, что дела плохи – они не владели обстановкой, отсутствовала связь…
Потом нашел, кому должен был передать документы. Вручил, получил расписку. Выхожу, ищу свою машину на том месте, где оставил взвод. Взвод есть, машины нет. Спрашиваю у подчиненного:
– Где машины?
– А машины у нас отобрали.
Такая тогда была обстановка. Ну что, забрали и забрали – мы опять пешком. Немного отошли от города (Чаусы). А июль месяц, жарища невероятная. И мы решили отдохнуть в одной рощице, недалеко от какого-то населенного пункта. Летом ночи темные и быстро проходящие. Ну, я, как меня учили, при расположении на местности организовал охрану, в общем, поставил с двух или с трех сторон по два курсанта. Помню, кое-чем перекусили, и приказал всем спать, чтобы рано на рассвете снова идти. Вдруг в середине ночи подползает ко мне курсант:
– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант! Нас немцы окружили!
– Как это – немцы окружили?! Мы же далеко от фронта оторвались.
Я сперва подумал, что, наверное, опять какая-нибудь диверсионная группа. Ну, поднялись потихонечку, тихо-тихо… У нас и оружия-то нету практически: один пулемет да пара-тройка настоящих винтовок. Вдруг слышим, кто-то на корявом немецком кричит нам, имея в виду, что мы – это немцы:
– Хенде хох! Сдавайтесь! Вы окружены!
Мы молчим. Потом они еще раз:
– Вы окружены. Сейчас мы пойдем в атаку, всех расстреляем. Сдавайтесь! Поднимайтесь!
Ну, я так понял сразу, что это явно не немцы. Уже стало абсолютно ясно. Кричим им, что мы – русские. Туда-сюда, пошло братание…
Выяснилось, что председателю ближайшего колхоза кто-то доложил про скотину и… что немцы залегли в кустах. Тот всех поднял. У них была одна берданка, одно ружье, вилы, косы… человек сорок он собрал, включая женщин. Они взяли нас в охват и приказывали сдаться.
Это было 4 или 5 июля. А 3 июля выступал Сталин с обращением к народу. Мы его, к сожалению, не слышали. А колхозники слышали это обращение, и газеты им привозили. Председатель послал в правление колхоза одного мальчишку, который побежал бегом, притащил нам на дорогу газету. Так мы впервые по-человечески узнали о том, какая война идет, и о том, что уже сдан Минск.
Но, несмотря на плохие новости, мы все равно были уверены в победе. У меня лично вообще присутствовала какая-то серьезная уверенность. А один курсант все время меня донимал:
– Так сколько мы бежать-то будем, товарищ лейтенант? Как же так, свою родную землю?.. Уже Смоленщина…
Хоть и не очень быстро, мы даже не заметили, как очутились под Смоленском. Попробуй разобраться – все деревни одинаковые, карты нет. В населенные пункты мы заходить прекратили после одного случая. В одну деревню сунулись – жители замахали руками:
