Папа был так расстроен, что спал на полу целый год.
Когда он мне сказал о смерти бабушки, я как-то не очень отреагировала. Мне было десять лет, и я плохо представляла себе, что такое смерть. Он сказал, что я жестокосердная. Он же не знал про мусс. Хотя теперь мне стыдно.
Бабушка и дедушка похоронены на еврейском кладбище в Петербурге, там стоит красивый белый мраморный памятник. Я туда прихожу и ухаживаю за их могилой. Ведь у евреев нет сроков давности, могилы никто не сносит и денег за продление места не требует. Поэтому еврейское кладбище не такое ухоженное, как христианские кладбища в немецких городах, похожие на парки. Но и наше очень красивое, и какие-то люди из синагоги за ним все же следят.
27.01.2020
День 75-летия снятия блокады
Ленинграда и освобождения Освенцима
Берлин
Моя мама, Нина Залкинд, была красавица. Высокая и тонкая, с темными, слегка вьющимися волосами и зелеными глазами. За ее необычную фигуру ей дали прозвище «глиста на роликах». Такой худенькой она пришла в Первый медицинский в Питере сразу после армии, где служила медсестрой в санитарном поезде, которым руководил мой дед, подполковник медицинской службы Лев Абрамович Залкинд. Дед получил диплом врача в Германии, в Бонне, но из России не уехал, став впоследствии известным врачом-гинекологом.
Мама никогда не рассказывала мне об этих тяжелых годах, ей не хотелось вспоминать пережитое. Это нежелание говорить о трагических вещах наблюдается также у бывших узников концлагерей. Мама была на четыре года старше папы, но из-за войны и службы в армии поступила учиться с ним одновременно.
Училась мама лучше всех в группе и была старостой курса. Родители рассказывали мне о таком эпизоде: в аудиторию привели больного и предложили студентам его обследовать, чтобы определить его врожденные отклонения. Никто ничего не мог найти. Тогда руку подняла моя мама. Она взяла стетоскоп, прослушала больного и сказала:
– У больного сердце справа.
Все ахнули от удивления.
Институт она окончила с отличием, и они оба с папой поступили в аспирантуру.
И тут родилась я. Мама должна была бросить аспирантуру на кафедре анатомии, потому что не могла резать трупы, а потом кормить грудью ребенка.
Так что я испортила мамину карьеру, а то бы она стала профессором раньше папы. Теперь моя дочка говорит:
– Девочки вообще-то умнее мальчиков, но когда появляется ребенок, у них в карьере делается «клик».
Я вынуждена молчать, поскольку чаще всего так и бывает.
Папа продолжал писать диссертацию на кафедре физиологии, а мама работала на скорой помощи, ездила по ночам на вызовы и кормила семью. Помню, как во время наводнения она пришла домой вся мокрая, потому что машина скорой помощи ехала по открытой воде.
Родители, хоть и были коллеги, но люди совершенно разные. Папа был ученым, а мама – врачом от Б-га. Мной она не особенно занималась, работала вечно на полторы ставки, потом руководила большой цитологической лабораторией. Так что растила меня бабушка, а по выходным папа. Но стоило мне заболеть (а болела я простудными заболеваниями и детскими инфекциями очень часто), мама сразу начинала мной интересоваться и активно меня лечить. Много времени моей детской жизни я провела в постели с компрессом на горле и с горчичниками на груди. Самым приятным лечением было намазывание теплой скипидарной мазью. Но все это в целом помогало мало в борьбе с сырым и холодным питерским климатом.
