Ордер на однокомнатную квартиру ждал его по возвращении. Игнатьев отнесся к известию совершенно равнодушно и даже испытал короткое побуждение отказаться. Но потом передумал. Открывалась новая страница его жизни, и о всех предыдущих следовало поскорее забыть. Он так и сделал. Вернее, попытался сделать. Прошлое не уходило из памяти, несмотря ни на какие усилия. Оно возвращалось в снах, приходило в алкогольном тумане или обрушивалось вовсе без повода, заставляя Игнатьева до боли стискивать челюсти и сжимать кулаки.
Через старых знакомых в Морском он уже знал, что мужем Жанны стал Малецкий, ее старый приятель, ныне – преуспевающий, удачливый бизнесмен. Что они жили в ближнем пригороде в огромном красивом особняке, что Жанна на вид вполне счастлива и довольна. Вот про ее ребенка Игнатьеву отчего-то не рассказали. Может, пожалели его чувства, а может, просто не сочли известие достойным внимания…
Спустя полтора года Игнатьев уволился из органов по выслуге лет, к великому огорчению своих непосредственных начальников. С поправочными «боевыми» коэффициентами выслуги у него начитывалось аж двадцать один год, хотя прослужил он всего шестнадцать. Но пенсия для одинокого тридцатисемилетнего человека получилась вполне приличной. Тем более что этот человек исключительно на пенсию жить вовсе не собирался. Игнатьев уходил не на пустое место. Через месяц после завершения оформления пенсионных документов он уже работал в отделе безопасности крупной фирмы со смешанным капиталом. Одно время он порывался съездить в Морской, но постепенно желание это таяло, а потом исчезло почти совсем. Игнатьев никогда не одобрял безнадежные предприятия…
* * *
В настоящий момент направлений поиска у Игнатьева было фактически только два: деревня, куда спрятал ее Малецкий, и двоюродная сестра Жанны – единственная ее близкая родственница в Морском. Сестру звали Раиса, в прежнее время она работала в бухгалтерии крабового завода, хотя за прошедшие годы многое могло перемениться. Игнатьев решил начать по порядку. Деревня, точнее, поселок Ягодный, находился всего в двадцати километрах от городского центра – уютное загородное местечко в долине посреди покрытых лесом сопок. Несмотря на близость к городу, популярностью у новой городской элиты поселок не пользовался: они предпочитали строиться поближе к океанскому берегу, на плоских холмах, с которых открывался прекрасный вид на бескрайнюю водную гладь. Образовавшееся там элитное поселение имело намерения превратиться в настоящий город и называлось гордым именем «Каравелла». Не попавшие в ранг городской элиты жители Морского называли поселок, а также его население, несколько иначе – «Коровяки», делая ударение на последнем слоге.
Тем не менее в силу этой причины Ягодное оставалось вотчиной горожан, использующих землю прежде всего в качестве садов и огородов для получения прибавка свежих овощей и фруктов к семейному столу. Такое положение, впрочем, не могло оставаться постоянным. Все большее количество участков из огородов превращались в строительные площадки под современные коттеджи – не высший класс, конечно, но и не дощатые курятники советского времени.
Все эти сведения, помимо многого иного, Игнатьев узнал от Малецкого, которого подробнейшим образом допрашивал в течение нескольких часов. В одном из подобных коттеджей, принадлежащем приятелю Малецкого, который последние два года безвылазно трудился где-то за границей, скрывалась Жанна с дочерью. Малецкий клялся, что узнать об этом не мог абсолютно никто: пообещав приятелю присматривать за домом, он бывал там считаные разы и приезжал туда всегда без шофера. Соседей он совершенно не знает, а они не знают ни его, ни Жанну, да и встречаться лицом к лицу с соседями почти не приходится: заборы кругом, если в магазин – то в соседний поселок за три километра только на машине. Машина, кстати, у Жанны тоже не засвеченная, записана все на того же приятеля…
