– Покойная сестра писала мне, что у вашего сиятельства талант, – улыбаюсь я. – Это так. Даже жаль, что князей не берут в скоморохи. Впрочем, это не мешает вам играть в собственный кукольный театр. Правда куклы нынче дороги, но и это не беда! Зато можно выбросить, коли надоест, глядишь, уже и новая подросла.
Милевский щурится, отбрасывая в сторону изломанную травинку и, поднимаясь на ноги, отвечает:
– Верно.
Он уходит в дом, оставляя меня. Небо темнеет, и воздух дрожит перед летним дождем.
Князь не оправдывается передо мной.
Никогда.
8. Глава 8
Я откинула голову на мягкую спинку кресла, расстегивая пуговицы на пальто.
– Младшая Денских была замечена в дурной компании, – всё-таки ответил Алексей. – Анастасия состоит в одном из запрещенных кружков.
Настя… зачем? Почему? Неужели тебе мало было моего примера? Неужели террор может изменить мир к лучшему?
Вероятно, я излишне резко дернула петлицу. Гнилая нить оборвалась, и деревянная пуговица осталась в моих пальцах.
– Красная плесень пожирает молодые умы, – заметила я и рывком поднялась на ноги – повесить на вешалку пальто.
Милевский преградил мне путь:
– Дай мне.
Он протянул руку, и я сощурилась – свет сияющей радугой отразился от крупного бриллианта в мужском перстне. Я сжала деревянную пуговицу в ладони. Столько лет… а я всё никак не привыкну к бедности.
– Не стоит утруждаться, ваше сиятельство.
– Не дури, Мари! – прикрикнул он на меня.
Не дурить? Я расправила плечи, но стук в дверь не дал мне ответить. Буфетчик принес заказ, и я захлопнула рот, позволяя князю забрать злосчастное пальто.
Алексей повесил его на вешалку и открыл. Слуга вкатил маленькую, покрытую белой скатертью тележку. Её круглые ножки звякнули на пороге, и звук утонул в густом ворсе красного ковра. Запахло самоваром. Натертый до блеска медный хозяин трапезы радостно сверкал посреди купе.
Поезд слегка качнуло. Еще раз победно загудел гудок, застучали колёса. Мы покидали Петербург.
Напомаженный работник поезда был услужлив и сверкал не меньше самовара. Ослепительно белый пиджак его дополняло такое же белое, перекинутое через руку полотенце. Алексей выдвинул стул и жестом предложил мне сесть. Вежливая забота князя не осталась незамеченной.
– Чаю, барышня? – спросил мужчина и сахарно улыбнулся, словно и не бросал до этого презрительных взглядов, брезгливо кривясь. Девица в форме сыскной полиции наедине с сиятельным князем, какой пассаж.
– Да, пожалуйста, – я села за стол и приняла из его рук дымящуюся чашку.
– Вы можете быть свободны, – отпустил буфетчика Алексей, сунул довольной обслуге рубль, запер дверь и сел рядышком со мной.
Целый рубль.
Я уткнулась в тарелку. Пила чай. Ела горячую кашу. За столом прислуживал князь. Шум паровоза служил мне музыкой и заменял Алексею собеседника, я молчала.
– Mon ange, parle moi! – не выдержал Милевский.
Поговорить? Что ж, извольте.
– Расскажи мне о краже в доме Давыдовой? – подняла я на него глаза. – Что конкретно пропало, есть ли подозреваемые?
– Примеряешь роль сыщика? – он откинулся на стуле. – Собираешься посвятить делу о краже в поместье все пятнадцать часов до Москвы?
– Примеряю? – переспросила я. – Не вы ли устроили эту командировку, ваше сиятельство? Не вы ли уверяли, что я непременно справлюсь с расследованием. Вот я и отрабатываю свой хлеб.
Я демонстративно посмотрела на пустую тарелку и добавила:
– И кашу.
– Charmante! – рассмеялся Алексей.
