В кресле напротив заснул Алексей.
9. Глава 9
Поезд прибыл. Пассажиры уже начали сходить, и сонный вокзал такой же сонной Москвы медленно просыпался.
Я застегнула жакет и посмотрелась в зеркало. Идеально скроенный костюм оттенял белизну кожи, подчеркивая хрупкость своей владелицы. Даже лицо моё будто стало другим: вызывающе пухлая нижняя губка, высокие скулы, тонкие брови вразлет. Не женщина – дорогая игрушка. Что ж, нельзя не признать, у его сиятельства прекрасный вкус.
Я скривилась и заколола волосы так, как делала когда-то мама. Теперь серебристое стекло отразило графиню Шувалову.
Да, в сером мне, определенно, лучше в разы.
Я сложила форменное платье в ровную стопку и вышла из уборной. Алексей окинул меня придирчивым взглядом и любезно подал саквояж. Подошел к вешалке и так же педантично, как я до того, свернул моё пальто.
– Благодарю, – я приняла его и, убрав, защелкнула замок.
Милевский подошел сзади, накинул на меня отороченную мехом накидку и огладил мои плечи, чуть дольше положенного задержав ладони на моих руках.
– Совершенство, – прошептал он мне в волосы и поймал мою ладонь, вынуждая развернуться к нему лицом.
Он пленил мой взгляд, наклонился ко мне. Жаркое дыхание коснулось запястья, я вздрогнула и, вырвав руку, отшатнулась от князя. Милевский подхватил мой саквояж и, громко выкрикнув проводнику, чтобы вынес вещи, шутливо бросил:
– Боишься меня, Мари?
Он не стал ждать ответа, первым прошел к выходу, чтобы затем помочь мне спуститься. Я шагнула на железную ступень и вдохнула весенний московский воздух.
Нет, мой князь. Ты и сам это знаешь – я боюсь не тебя.
На соседнем пути стоял литерный поезд. Он приехал раньше, обогнав нас в пути, и, вероятно, был пуст, не горели огни в вагоне напротив.
Старый слуга Московского дома Милевских – Федор, ждал на платформе. Мужчина низко поклонился Алексею, а потом заметил и меня. Крякнул довольно и улыбнулся в бороду. Кто-то раскрыл занавес в окне первоочередного состава, и я застыла, вглядываясь в знакомые черты. Портреты в газетах безбожно лгали, они не в силах были передать этой изящной, почти болезненной красоты.
Дмитрий Николаевич внимательно изучал меня.
– Что случилось? – нахмурился Алексей и проследил за моим взглядом. Резко поклонился царевичу и больно сжал мою руку, фактически стаскивая со ступени.
– Идем! – властно бросил он мне, жестом приказывая Федору вести.
Я оглянулась. Младший Михайлов, чуть склонив голову к плечу, смотрел на нас. Алексей же тащил меня словно баржу, не останавливаясь и не обращая внимания на слабые попытки сопротивления. Разумеется, разве мнение вещи может быть важно?
Милевский всего-то напомнил мне – кто я есть.
Мы вышли на Каланчевскую площадь. Экипаж, по старинке запряженный тройкой лошадей, уже ждал нас. Я вновь попыталась выдернуть руку, Алексей сжал мой локоть еще сильнее.
– Вы делаете мне больно, князь, – зашипела я.
– Больно? – остановился Милевский, развернулся ко мне и скороговоркой сказал: – Больно, когда твоя женщина из-за собственного упрямства ставит свою жизнь под угрозу, когда из-за глупого любопытства она привлекает к себе опасное внимание высоких персон.
Он прижал меня к себе и, наклонившись к самому уху, процедил:
– Больно видеть, как она целует другого!
Другого? Он видел, как я целую Василия? Милевский обезумел, ревнуя к мальчику восьми лет? Я вздрогнула, князь поцеловал меня в висок и отпустил. И только тогда я поняла, нет, Алексей здоров. Это я больна! Потому что успела забыть... как целовала Ивана.
