Первое Рождество без Оли было пустым. Большая ёлка в особняке на Мойке, гора ненужных подарков и приглашение в Зимний. Зимний… летний, всё одно.
Длинный стол, уставленный угощениями, белые колонны, расписные потолки, позолота и зеркала, отражающие сверкающее великолепие. Государевы дети, великие князья с семьями. Играла музыка, кто-то смеялся. Звуки, люди – всё слилось в одно сплошное разноцветное и шумное пятно.
Я сидела в самом углу залы, рядышком с ёлкой и невидящим взглядом смотрела куда-то перед собой.
– Вам не холодно?
Звонкий голос вывел меня из оцепенения, я подняла глаза. На меня смотрел Дмитрий Николаевич. Не по возрасту высокий, тонкокостный и изящный, он взял лучшие черты венценосных родителей и красотою превосходил всех своих многочисленных сестер.
– Нет, нисколько, – ответила я.
– А мне холодно, – он поежился, и я заметила лихорадочный румянец на нежных щеках царевича.
– Похоже, у вас жар, – осторожно предположила я, – вам нужен лекарь.
– Наверное, – он светло улыбнулся, – лекари дают лекарства, а мне поможет лишь чудо. Только чудес не бывает, – тихо добавил Дмитрий.
– Не бывает, – еле слышно подтвердила я.
Он сел рядышком. Мы не говорили. Думали каждый о своем. Двое странных детей великих семей. Хворый наследник престола и тогда еще графская дочь. Охрана и воспитатели ненавязчиво следили за нами. Ему тогда было четырнадцать лет.
Алексей припозднился. Вошел в распахнутые двери, оглядывая зал, а я поняла, что всё это время не сводила глаз с этих самых дверей. Я взялась за белую ленту на новом платье и резко опустила голову, цепляясь взглядом в начищенный до блеска паркет.
– Теперь жар у вас, – тихо заметил Дмитрий. – И всё же, если бы чудеса случались, я попросил бы одно не для себя.
Я заставила себя взглянуть в его лицо и, вымучив улыбку, спросила:
– Нет?
Дмитрий протянул мне затянутую в белую перчатку ладонь, я несмело вложила в неё руку.
– Я попросил бы чуда для вас, – ответил царевич и чуть сжал мои пальцы, я же смотрела в прозрачные глаза Дмитрия, но ничего не видела.
Я всею собой чувствовала приближение Алексея.
– Чуда… – язвительно усмехнулась я. – Но что, если чудо оказалось бы наказанием, а не наградой? Что, если бы это чудо могло уничтожить даже вас?
– Тогда это было бы то самое чудо, что я просил в подарок у Господа для себя самого.
Он поцеловал мне руку, поднялся со скамьи и ушел, остановился чуть поодаль, приветствуя кузена, и я последовала его примеру, намереваясь сказаться больной и упросить матушку покинуть праздник.
Не успела. Алексей встал у меня на пути. Он схватил меня чуть выше запястья и, сжав пальцы так сильно, что я с трудом сдержала крик боли, наклонился к моему уху, зло процедив:
– О чем вы говорили?!
– О чуде, – выплюнула я в ответ. – Если от ваших прикосновений не останется синяка – то будет оно.
Алексей дернулся, отпустил меня. Я поклонилась князю и ушла к матери. Мы уехали, а вот отец задержался до утра. Жаль, не во дворце. Он снова играл. Он проигрался.
Снова.
Почти забытое прошлое. Осколки словно чужих воспоминаний. Чужая жизнь. Нелепое серое платье подтверждало это лучше всяких слов.
За окном черно. Пролетали леса, на полустанке светил одинокий фонарь. Дымил паровоз, пассажиры спали, и где-то у печки наверняка утирал пот кочегар – жарко горел огонь, заставляющий состав двигаться.
Я смотрела в окно, перебирая события вчерашнего дня, словно разноцветные бусины: смех француженки, лицо Насти в тумане сигаретного дыма и мягкая улыбка Ивана.
