Тайна булгаковского «Мастера…» - страница 21

«Тася со мной. Она служит на выходах в 1-м Советском Владикавк[азском] театре, учится балету…

P.S. Посылаю кой-какие вырезки и программы… Если уеду и не увидимся – на намять обо мне».

Сестре Вере Булгаков написал немного подробнее о том, что успел за это время создать:

«… творчество моё разделяется резко на две части: подлинное и вымученное. Лучшей моей пьесой подлинного жанра я считаю 3-х актиую комедию-буфф салонного тина „Вероломный панаша“ („Глиняные женихи“). И как раз она не идёт, да и не пойдёт, несмотря на то, что комиссия, слушавшая её, хохотала в продолжение всех трёх актов…

Эх, хотя бы увидеться нам когда-нибудь всем. Я прочёл бы вам что-нибудь смешное. Мечтаю повидать своих. Помните, как иногда мы хохотали в № 13?»

Но какие бы планы ни строились, все они могли в одночасье рухнуть, узнай власти о медицинском образовании Булгакова. Его тотчас мобилизовали бы в Красную армию. Вот почему в письме (от 26 апреля) он в очередной раз просит сестру Надежду не вести никаких «.лекарских» разговоров…

«… которые я и сам не веду с тех пор, как окончил естественный и занимаюсь журналистикой».

8 мая владикавказская газета «Коммунист» сообщила читателям, что булгаковскую пьесу «Парижские коммунары» собираются ставить в Москве. Да, такие планы существовали. Но от автора потребовали переделок. Булгаков ничего исправлять не пожелал, и по его просьбе сестра Надежда забрала пьесу.

Тем временем подотдел искусств, в котором служил Михаил Афанасьевич, расформировали. Театр, где работала его жена, закрыли. И тотчас…

«… грозный призрак голода постучался в мою скромную квартиру, полученную мною по ордеру».

Пришлось срочно сочинять пьесу-агитку «Сыновья муллы», прославляющую новые большевистские порядки. Писалась она в соавторстве со знатоком местных обычаев, владикавказцем Т. Пейдзулаевым. В «Записках на манжетах» Булгаков назвал его «помощником присяжного поверенного, из туземцев».

«В туземном подотделе пьеса произвела фурор. Её немедленно купили за 200 тысяч. И через две недели она шла.

В тумане тысячного дыхания сверкали кинжалы, газыри и глаза. Чеченцы, кабардинцы, ингуши, после того как в третьем акте геройские наездники ворвались и схватили пристава и стражников, кричали:

– Ва! Подлец! Так ему и надо!»

И наиболее темпераментные из зрителей палили в потолок из пистолетов.

Впоследствии Булгаков всячески открещивался от этой своей пьесы, а в рассказе «Богема» даже написал:

«… если когда-нибудь будет конкурс на самую бессмысленную и наглую пьесу, наша получит первую премию…»

Ещё более уничтожающая характеристика «Сыновьям муллы» дана в повести «Записки на манжетах»:

«В смысле бездарности – это было нечто совершенно особенное, потрясающее. Что-то тупое и наглое глядело из каждой строчки этого коллективного творчества…

Вы, беллетристы, драматурги в Париже, в Берлине, попробуйте! Попробуйте, потехи ради, написать что-нибудь хуже! Будьте вы так способны, как Куприн, Бунин или Горький, вам это не удастся. Рекорд побил я! В коллективном творчестве. Писали же втроём: я, помощник поверенного и голодуха. В 21-м году, в его начале…»

И всё же, какой бы эта пьеса ни была, за неё Булгаков получил деньги («Записки на манжетах»):

«– Сто тысяч… У меня сто тысяч!..

Я их заработал!..

… Бежать! Бежать! На 100 тысяч можно выехать отсюда. Вперёд. К морю. Через море и море, и Францию – сушу – в Париж!»