«„Двести вёрст по шпалам… „Он ей просто мозги запудривал. Он любил прибедняться. Но печатать он ходил. Только скрывал от меня. У него вообще баб было до чёрта!»
В начале 1924 года в Денежном переулке (в доме, где располагалось Бюро обслуживания иностранцев) был устроен литературный вечер. В качестве устроителей выступила группа возвратившихся на родину россиян-эмигрантов, которые стали работать в журнале «Смена вех» и выпускать газету «Накануне». На вечер пригласили московских литераторов, в том числе и Булгакова.
Юрий Слёзкин в «Записках писателя» вспоминал:
«К тому времени вернулся из Берлина Василевский (He-Буква) с женой своей (которой по счёту?) Любовью Евгеньевной…»
«Не-Буква» – псевдоним известного в ту пору журналиста И.М. Василевского. Его жена и стала одной из хозяек вечеринки в Денежном переулке.
К тому времени супруги Василевские уже досыта намыкались в Константинополе, пробовали найти счастье в Париже, пытались закрепиться в Берлине. Но, увы, всё тщетно. И они (на одном пароходе с семейством писателя Алексея Толстого) вернулись на родину.
Любовь Евгеньевна впоследствии написала, каким в тот январский вечер предстал перед ней Михаил Булгаков:
«Передо мной стоял человек лет 30-32-х, волосы светлые, гладко причёсанные на косой пробор. Глаза голубые, черты лица неправильные, ноздри глубоко врезаны, когда говорит, морщит лоб».
Интересно сравнить этот словесный портрет с тем, что дан в книге драматурга А.М. Файко «Записки старого театральщика»:
«Булгаков был худощав, гибок, весь в острых углах, светлый блондин с прозрачными, почти водянистыми глазами. Он двигался быстро, легко, но не слишком свободно».
А Юрий Слёзкин (тоже, кстати, присутствовавший на той вечеринке) запечатлел в дневнике такой облик своего приятеля:
«Булгаков стал попивать красное винцо, купил будуарную мебель, заказал брюки почему-то на шёлковой подкладке… Об этом он рассказывал всем не без гордости».
Л.Е. Василевская не могла без улыбки смотреть на молодого литератора, который был явно доволен своим щегольским видом:
«… он мне показался слегка комичным, так же, как и его лакированные ботинки с ярко-жёлтым верхом, которые я сразу вслух окрестила „цыплячьими“ и посмеялась. Когда мы познакомились поближе, он сказал мне не без горечи:
– Если бы нарядная и надушенная дама знала, с каким трудом достались мне эти ботинки, она бы не смеялась.
Я поняла, что он обидчив и легко раним. Другой не обратил бы внимания. На этом же вечере он подсел к роялю и стал напевать какой-то итальянский романс и наигрывать вальс из „Фауста“».
Знакомство, завязавшееся на вечеринке, получило неожиданное продолжение. Василевская вспоминала:
«Второй раз я встретилась с ним случайно, на улице, уже слегка пригревало солнце, но всё ещё морозило. Он шёл и улыбался. Заметив меня, остановился. Разговорились. Он попросил мой новый адрес и стал часто заходить к моим родственникам Тарновским, где я временно остановилась на житьё (как раз в это время я расходилась с моим первым мужем)».
Судя по всему, новая знакомая очаровала Булгакова. Может быть, ему даже показалось, что вместо обычной любви судьба наконец-то послала ему любовь с большой буквы. Вероятно, и сама Любовь Евгеньевна давала понять Михаилу Афанасьевичу, что он ей весьма и весьма небезразличен.
Как известно, любовь слепа, влюблённые люди многого не замечают. Вот и Булгаков не обратил внимания на то, что сразу бросилось в глаза Юрию Слёзкину, который (в тех же «Записках писателя») так охарактеризовал Василевскую:
